Форум » Обмен файлами » Фильмы о гражданской войне (продолжение) » Ответить
Фильмы о гражданской войне (продолжение)
Dobrovolec: Господа, у меня возникла идея создать здесь некий каталог фильмов о ГВ. В советское время об этом много снимали, было много шедевров, но много малоизвестных хороших фильмов, сам открыл для себя в интернете много нового в последнее время. Документальные фильмы, коих много сняли в постсоветское время также приветствуются!!!
Игорь Ластунов: Приказ №27 от 26.02.1919.по 2-му армейскому корпусу:"......4. 2-го офицерского генерала Дроздовского полка подпоручик Макаров назначается личным адъютантом командира корпуса с 15.02.1919."
Игорь Ластунов: На июнь 1919 Макаров щтабс-капитан, на октябрь 1919 капитан. К сожалению более точных данных о его производстве пока не встречал.
Игорь Ластунов: Михаил Николаевич Левитов более 2-х лет гражданской войны ходил в поручиках,даже будучи командиром полка.13.03.1920 был произведен из поручиков штабс-капитаны, следующим приказом в капитаны и тут же в подполковники.Т.е за один день был трижды произведен и повышен на три звания.Через три месяца в июне 1920 получил полковника.
капрал: Игорь Ластунов пишет: На июнь 1919 Макаров щтабс-капитан В июле, в Полтаве, запечатлен на документальной ленте уже капитаном:- https://www.youtube.com/watch?v=e8V9C90Cg34 Игорь Ластунов пишет: за один день был трижды произведен и повышен на три звания. Время было такое,что ценз на в/зв не соблюдался,особенно на передовой.Но штабистов и тыловиков "скоростными"производствами не баловали.
Игорь Ластунов: Яков Слащев был 28.09.1916 года произведен в капитаны, а уже 10.10.1916 (т.е.через 12 дней)произведен в полковники. Тимановский за год с весны 1915 ода по весну 1916 года был четыре раза повышен в звании от поручика до полковника. Павлюченко за год(лето 1918-лето 1919) прошел путь от сотника до генерал-майора.Совершенно очевидно,что в истории с Макаровым главную роль сыграл личностный фактор.ПРОСТО командарм очень лихо продвигал,"понравившегося" ему адъютанта-ЛАКЕЯ.
Игорь Ластунов: На кинокадрах,как и на некоторых фото трудно разобрать,что творится с погонами Макарова. Такое ощущение,что они вообще без просветов,как у рядового???
Dobrovolec: http://rys-strategia.ru/publ/2-1-0-1617 БЕЛАЯ ТЕМА В СОВЕТСКОМ КИНЕМАТОГРАФЕ (предпраздничное-лирическое) В советском кинематографе Белых традиционно принято было изображать врагами. Однако, по странному парадоксу, «враги» эти за редким исключением внушали к себе уважение, обладали особой притягательностью и, в конечном итоге, сыграли свою роль в том, что иные зрители, в первую очередь, молодые обращались к «белогвардейской романтике». Довольно вспомнить «атаку каппелевцев» в «Чапаеве»… Пусть исторически эта сцена была совершенно недостоверна, но Образ был создан. И его отразил в своих стихах поэт Д.В. Кузнецов: В полный рост, господа, в полный рост По февральскому талому снегу... Жребий ваш беспощаден и прост, Белый стан ваш подобен ковчегу, И сулит вам мерцание звёзд Роковую свинцовую негу. Твёрже шаг, господа, твёрже шаг. Здесь, над старой сибирской равниной Адмиральский полощется флаг, И колчаковский профиль орлиный Озаряется вихрем атак, Дуновением славы былинной. На века, господа, на века Станет доблесть сверкающим бликом, И с последним ударом клинка, И с прощальным надорванным криком Ваши души взлетят в облака, Растворятся в просторе великом. Ни за что, господа, ни за что Не замедлить мгновения эти. Но когда–нибудь, лет через сто, Вам поклонятся русские дети За высокую честь и за то, Что вы всё–таки были на свете. А дальше Белых играла целая плеяда наших выдающихся актёров – Олег и Глеб Стриженовы, Игорь Дмитриев, Владислав Дворжецкий, Василий Лановой, Андрей Ростоцкий, Владислав Стржельчик, Владимир Высоцкий, Игорь Старыгин, Анатолий Кузнецов, Александр Кайдановский, Михаил Глузский, Вячеслав Тихонов, Владимир Козел, Владимир Ивашов… Дуэт Олега Стриженова и Изольды Извицкой имел в своё время невероятную популярность. Увы, зрители не ведали, что показанная история в реальности имела совсем иной финал. Марютка не убивала синеглазого поручика. Это сделали красноармейцы. Она же, прожив очень несчастную жизнь, в годы Второй Мировой покинула СССР и осталась на западе. Когда в Париже впервые показывали «41-го» на премьеру пришла никому неведомая русская старуха. Это была Марютка… Олег Стриженов и его старший брат Глеб впоследствии играли Белых в менее известной ленте – «Миссия в Кабуле»… А ещё в исполнении Глеба Александровича, игравшего бывшего офицера в «Трактире на Пятницкой», впервые прозвучал романс «Господа офицеры»: Все идешь и идешь. И сжигаешь мосты. Правда где, а где ложь? Слава где, а где стыд? А Россия лежит в пыльных шрамах дорог. А Россия дрожит от копыт и сапог. Кто мне враг, кто мне брат, разберусь, как-нибудь. Я российский солдат, прям и верен мой путь. Даже мать и отца, даже дом свой забыть, Но в груди до свинца всю Россию хранить. Господа офицеры, голубые князья. Я конечно не первый, и последний не я. Господа офицеры, я прошу вас учесть: Кто сберег свои нервы, тот не спас свою честь. Глеб Стриженов должен был играть генерала Хлудова в экранизации «Бега». Но роль досталась Владиславу Дворжецкому… Не в рамках этой статьи оценивать само произведение Булгакова. Мы говорим лишь об образах… Глаза Хлудова-Дворжецкого – образ, который не забыть никогда… Булгаковские «Дни Турбиных», экранизированные Владимиром Басовым, надолго стали для советских людей образчиком «Белой Гвардии». И снова образ, сцена… «Последний ужин дивизиона»… Елена Васильевна в исполнении утончённо-прекрасной Титовой, Басов, Щербаков, Лановой… Проникновенный романс по мотивам другого, на самом деле любимого в стане Белых в годы гражданской войны, ставший теперь уже классикой… Андрей Ростоцкий, исполнивший в фильме Басова свою первую роль, позже сыграл ещё двух Белых – в фильмах «В Крыму не всегда лето» и «Господин гимназист». В последнем вся просоветская история не оставляет о себе памяти, но остаётся в ней образ бравого офицера-Марковца в исполнении Ростоцкого. Ныне у нас попытались экранизировать «Белую Гвардию» в форме сериала… Было бы большим счастьем для кинематографа и зрителя, если бы эта попытка пресеклась на корню. В одной из пьес Островского бывалый театрал упрекает молодую актрису, что у неё «нет манеры и тона». У актёров советских, игравших Белых, было и то, и другое. Надев золотые погоны, они не смотрелись нелепыми ряжеными, им неизменно верилось. Куда ушли теперь эти манера и тон? Понимание играемого? Халтура и гламур заменяют всё… И вот, мы видим беспощадно клюквенного «Адмирала» с хорошим актёром Хабенским, отлично игравшим Троцкого и Гершуни, но нелепым в роли Колчака… Отчего так? Кроме халтуры и гламура есть ещё причина. Если раньше лишь слабые актёры играли на уровне 1 курса театральных институтов – «я в предлагаемых обстоятельствах», то теперь этим занимаются режиссёры, сценаристы… Зачем тянуться за своими героями, постигать их, вживаться? Куда проще опустить их до уровня собственного. Наделить их собственной пошлостью, современным языком и интонациями – и с умилением смотреть на них, видя в них… себя. Именно при таком подходе возможна сцена из другой разрекламированной ленты: по пути в Тобольск Государь роняет из кармана открытки с красивыми барышнями и бежит за увидевшей их Государыней, объясняя, что это «не то, что она подумала». Возвращаясь к Колчаку. Когда-то в фильме «Севастополь» «враг»-Колчак в исполнении Геннадий Зиновьева, портретно похожий на сохранившиеся фотографии адмирала, появляется в одной сцене – знаменитом эпизоде, когда он бросил в море свою саблю, не пожелав отдать её матросам. Разъярённые, хамоватые лица революционных матросов, крупным планом – лицо Адмирала, ещё крупнее – глаза… В этом лице и глазах много больше, чем может сказать целый фильм. И вот золотое оружие летит в морскую пучину… А ещё когда-то одна лишь сцена, в которой обезумевший от сознания гибели Родины офицер в исполнении Вячеслава Тихонова ("Две жизни"), в отчаянии бродит по пустынному заснеженному Петрограду, вглядываясь в его искажённый лик, крестясь на купол Исаакия, потрясала до глубины души… Уберите всё прочее, и оставьте один этот фрагмент без слов – в нём окажется больше драмы, чем во всех нынешних гламурных поделках. Вспомним и сцену совсем иного плана. Фильм «Петерс». В самом начале зрителю демонстрируется портрет постреволюционного Петрограда… Грязь, пьяницы, нищие и калеки в отрепьях, проститутки, страшные, мерзские, нарочито долго показываемые лица… А дальше чекистская машина, в кузов которых солдатня с картин Владимирова загоняет арестантов из «бывших людей» - офицеров и штатских, всех, как один, выглядящих в высшей степени достойно… И – заплаканное лицо пожилой дамы «из бывших» в одном из окон… Уберите всю последующую ерунду о т. Петерсе и оставьте это начало – оно говорит больше, чем весь этот проходной фильм. И можно лишь удивляться, что этот страшный образ города победившей революции пропустила цензура. Впрочем, советская цензура пропускала и более опасные вещи. Например, герасимовский «Тихий Дон», вышедший аж в 50-е годы. Фильм этот, являющийся безусловным шедевром мирового кинематографа, для нас интересен иным. В нём нет ничего советского, а есть трагедия народа. И ещё… - Что ни говори, а поганая власть! Что она даёт нам казакам? Землю? Завались ею! Волю? Воли не надо, не то зараз резать друг друга учнём. Атаманов выбирали, а теперь сами сажаете?! – выговаривает Григорий Мелихов. А как забыть сцену убийства Чернецова? А ещё более – есаула Калмыкова, блистательно сыгранного Глузским. - Кто вами руководит?! Германский генштаб! Большевики! Хамы продали Родину! Я бы вас всех на одной перекладине! Ваш этот Ленин не за 30 немецких марок продал Россию! Хапнул миллиончик и скрылся каторжанин! Ну, стреляй сукин сын, смотри, как умеют умирать русские офицеры! – дорого стоило услышать такие слова с экрана в 1957 году! Калмыкову же Сергей Герасимов передал произносимую в романе Шолохова Лисницким отповедь предателю Бунчуку: - Каких бы ты ни был политических убеждений, но желать поражения своей Родине, это национальная измена, это бесчестье для каждого порядочного человека! Игорь Дмитриев – исполнитель роли Лисницкого – переиграл на своём веку немало «беляков». Этого актёра называли главным аристократом советского кино… Должно с сожалением констатировать, что такое явление, как аристократизм, из нашего кино ушло ныне без следа. Нет тех лиц, а, главное, напрочь забыт язык, утрачены интонации. Ещё одним «беляком» советского кино был Владимир Козел. Полковник Щукин из «Адъютанта Его Превосходительства», где также великолепно сыграл генерала Ковалевского (Май-Маевского) Владислав Стржельчик. В полностью советском «Вечном зове» Козел появляется лишь в эпизоде – в роли полковника Зубова. Но даже в одном этом эпизоде являет собой образчик достоинства русского офицера, которое не удалось замарать даже автору популярных советских саг… Один из самых ярких и памятных зрителю образов Белого офицера создал Владимир Высоцкий в фильме «Служили два товарища». Кажется, режиссёры, снимая знаменитую сцену прощания с конём, буквально экранизировали известное стихотворение Туроверова… Конечно памятен всем и Владимир Ивашов в «Неуловимых мстителях». Придёт время, канут в лету Яшки да Валерки, а эпизод с Ивашовым – останется… Ему не нужно было вживаться в роль, этот прекрасный русский актёр и в жизни следовал понятиям чести. Незадолго до смерти он говорил «Не нужно совершать подвигов, нужно не совершать подлостей!» Как часто вспоминаются эти слова при виде того, как иным проще оказывается рисковать жизнью на передовой, нежели просто не крысятничать в тылу… Крохотная роль Ивашова останется в памяти, разумеется, во многом благодаря исполняемой им песне. Песни – это ещё одна важная часть «белой темы» в советском кинематографе. Они также оказали своё влияние на романтизацию Белой Гвардии. «Белой акации гроздья душистые», «Русское поле», «За окошком месяц»… А был ещё потрясающий романс «Напишу через час после схватки», исполняемый героем Александра Белявского в фильме «Таинственный монах». А в фильме «Личной безопасности не гарантирую», не имеющем прямого отношения к Белому Движению, удивительный русский певец Валерий Агафонов, гонимый всю жизнь и снявшийся лишь в нескольких лентах, исполнил романс «Закатилася зорька…»… Фильм не был популярен и, если и будет вспоминаться впредь, то лишь благодаря редкому явлению в нём Агафонова. Песня же исполняется ныне многими нашими певцами и будет звучать, пока будет жива хоть крупица национальной России. Остаётся добавить, что этот романс, а также целый цикл белогвардейских романсов для Агафонова написал почти всю жизнь проведший в лагерях поэт и бард Юрий Борисов. И Агафонов и Борисов принадлежали уже к послевоенному поколению – то есть поколению советских людей, не ведавших Царской России, воспитанных социализмом… Но, вот, проснулось в них что-то глубоко внутри на генетическом уровне сохранившееся, проснулась подлинная русскость, инстинктивное, сердечное знание сокрытой от советских людей России. Это знание поставило крест на возможности хоть как-то порядочно устроиться в жизни для обоих, до срока свело в могилу Борисова, но подарило нам потрясающей силы песни. Всё теперь против нас, будто мы и креста не носили. Словно аспиды мы басурманской крови. Даже места нам нет в ошалевшей от горя России, И Господь нас не слышит - зови, не зови. Вот уж год мы не спим, под мундирами прячем обиду, Ждем холопскую пулю пониже петлиц. Вот уж год, как Тобольск отзвонил по царю панихиду, И предали анафеме души убийц. И не Бог и не царь, и не боль и не совесть, Все им "тюрьмы долой" да "пожар до небес". И судьба нам читать эту страшную повесть В воспаленных глазах матерей да невест. И глядят нам во след они долго в безмолвном укоре, Как покинутый дом на дорогу из тьмы. Отступать дальше некуда - сзади Японское море, Здесь кончается наша Россия и мы. В красном Питере кружится, бесится белая вьюга, Белый иней по стенам московских церквей, В белом небе ни радости нет, ни испуга, Только скорбь Божьей Матери по России своей. Е.В. Семёнова
Dobrovolec: Игорь Ластунов Посмотрел опытным глазом реконструктора :-), на Кольцове в фильме погоны капитана ( с одним просветом без звезд) - это по нынешнему майор, да и генерал Ковалевский/Май-Маевский называет его "капитаном"... 50:57
Игорь Ластунов: Я имел ввиду документальные кино и фото кадры.Там на Макарове очень странные погоны.Если это не обман зрения,то погоны вообще без просветов,как у рядового???
капрал: Это точно.Увеличивая сие фото не проглядываешь положенного просвета на погонах Макарова,а на погоне адъютанта комполка он виден хорошо:-
Игорь Ластунов: Продолжая разговор о Макарове можно прийти к следующим выводам:1.Макаров никогда не был ни советским разведчиком,тем более чекистом,ни убежденным большевиком.2.Как к красным(очевидно только из-за влияния старшего брата),так и к белым он попал совершенно случайно. Т.е. он не был ни за красных,ни за белых, а просто подстраивался под сложившиеся обстоятельства(типичный приспособленец).Таких кстати БЕЗЫДЕЙНЫХ ПРИСПОСОБЛЕНЦЕВ БЫЛО В ГОДЫ Г.В. АБСОЛЮТНОЕ БОЛЬШИНСТВО.Им все равно было за кого служить за красных али за белых.Кстати из ТАКИХ ПОФИГИСТОВ И СЛОЖИЛОСЬ БОЛЬШИНСТВО БЫВШИХ ОФИЦЕРОВ СЛУЖИВШИХ В РККА. Типичный пример: Шапошников, Самойло, Верховский, Тухачевский, Уборевич и т. д..(имя им ЛЕГИОН).3.ЕСЛИ КРАСНЫЕ И ПОЛУЧИЛИ КАКИЕ -НИБУДЬ"СВЕДЕНИЯ",то совершенно очевидно их им передавал старший брат Макарова Владимир,устроенный Макаровым денщиком к Маю.4. Шустрый Макаров в к.1920-х гг. сварганил свою сказочную книжонку то ли сам,то ли нашел "литературных негров"?!5.Не менее шустрые и держащие нос по ветру"авторы сценария"Северский и Болгарин "по мотивам повести Макарова" сочинили еще более сказочную лубочную байку про "героических чекистов" и кинули нашего"героя".6.На экраны страны вышел фильм в духе советского "фолькхистори истерна"(впрочем,как и все абсолютно советские фильмы о гражданской войне),не имеющий абсолютно ничего общего с реальной историей гражданской войны,только что некоторым героям сохранили свои фамилии и имена.Но фильм,как любая сказка смотрится с интересом.
Dobrovolec: Игорь Ластунов а ссылку можно на документальные кадры? Если погон визуально похож на солдатский, то, действительно капитан, собственно, звезд на погонах не было только у капитанов и полковников ( последнее можно исключить)...
Игорь Ластунов: Да практически на любых кино и фото кадрах с Макаровым. Кинокадры из Полтавы июль 1919.Да и вышеуказанное капралом фото"Май-Маевский принимает парад 2-го Корниловского полка".
Игорь Ластунов: Речь идет о "голом" погоне без просветов вообще?!
Запорожець: Действительно голый погон с буквой "Д"?
Dobrovolec: Капитан-дроздовец, черного просвета на малиновом погоне не видно, просто на черно-белой фотографии......Золотые звезды было бы видно...Их нет, значит капитан ( полковника можно исключить). Рядом марковец, у него белый просвет на черном погоне виден...
Dobrovolec:
Dobrovolec: B 1929 году ленинградское издательство «Прибой» десятитысячным тиражом издало книгу воспоминаний одного из участников Гражданской войны на юге России, бывшего командира партизанского отряда знаменитой Крымской повстанческой армии Павла Макарова. Несмотря на то что Макаров был известен как лихой партизанский командир, его мемуары носили неожиданное название -- «Адъютант генерала Май-Маевского». В них рассказывалось о допартизанском периоде боевой биографии Макарова, когда молодой подпольщик волею судеб стал одним из первых советских разведчиков-нелегалов в глубоком белогвардейском тылу. Однако случилось так, что книга Павла Макарова уже в начале 30-х годов стала библиографической редкостью. К тому времени и об авторе, и о его боевой судьбе, полной опасностей и невероятных приключений, стали забывать. Надо учесть и тот факт, что во второй половины 30-х годов само упоминание о том, что человек когда-то служил в белой армии, грозило в лучшем случае заключением, в худшем -- расстрелом. Поэтому только через 40 лет уже не отдельные люди, а сразу миллионы телезрителей в Советском Союзе впервые познакомились с некоторыми эпизодами боевой биографии одного из первых советских разведчиков: в 1969 году Центральное телевидение показало многосерийный телевизионный художественный фильм «Адъютант его превосходительства», снятый по мотивам книги воспоминаний Павла Макарова. Чтобы изменить документ по умолчанию, отредактируйте файл "blank.fb2" вручную. ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ НАЧАЛЬНИКА ОТРЯДА КРАСНЫХ ПАРТИЗАН В КРЫМУ с 14-ю рисунками, 2 схемами и картой ИЗДАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ ОТ АВТОРА Всякого рода перепечатки и заимствования из этой книги (для пьес, сценариев и т. д.) без особого на то разрешения автора воспрещаются. ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА «Диктатура,— говорил Владимир Ильич,— слово большое, жестокое, кровавое слово, выражающее беспощадную борьбу не на жизнь, а на смерть двух классов, двух миров, двух всемирно-исторических эпох». В книге Макарова мы ви-дим борьбу двух классов за диктатуру, мы видим пред-ставителей двух миров, двух эпох в ожесточенной схватке на на жизнь, а на смерть. Лагерь революции и лагерь контр-революции. В том и в другом пришлось побывать автору, в одном — в качестве организатора и агитатора Красной армии (до плена), и затем в качестве начальника отряда красных партизан, в другом — в роли капитана и личного адъютанта командующего добровольческой ар-мией генерала Май-Маевского. Кто не помнит «триумфального шествия» русской контр-революции от берегов Черного моря до Орла? Революция, казалось, находилась на краю гибели. С юга наступал Деникин, с востока — Колчак, с севера — союзные войска Антанты. Кто не помнит «героев» этого похода на Москву — генерала Деникина, генерала Май-Маевского, Шкуро, Юзефовича, Врангеля и других? Долго они останутся в па-мяти рабочих и крестьян — виселицами, расстрелами, усти-лавшими «широкую московскую дорогу. Май-Маевский уже готовится отдыхать в Москве, Дени-кин мечтает о своей «трехлетней диктатуре», Врангель собирается благополучно в Москве разрешать аграрный вопрос под «звон колоколов Ивана Великого». Не сбылись золотые мечты. Не седые стены Кремля, а седые стены Константинополя увидела «русская Вандея». Чем же объяснить разгром, поражения контр-революции? Ответ на этот вопрос как нельзя лучше дает книга т. Ма-карова, в простых, но ярких красках рисующая нравы, быт, настроение и чаяния добровольческой армии и ее вождей и их методы разрешения социальных проблем. Книга Макарова воскрешает в памяти эпоху граждан-ской войны со всей ее беспощадностью и героизмом. Молодому читателю, не прошедшему через горнило гра-жданской войны, книга дает прекрасный материал для за-калки, для идеологического оформления. ОТ РЕДАКЦИИ Основные факты, сообщаемые в книге т. Макарова, проверены Истпартом ОК ВКП (б) Крыма и рядом партий-ных работников, работавших в крымском подполье. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ИЗ ОРГАНИЗАТОРА КРАСНОЙ АРМИИ В АДЪЮТАНТЫ БЕЛОГО КОМАНДАРМА В начале 1918 года я и тов. Цаккер Иван, будучи организаторами и агитаторами Красной армии при Сева-стопольском Областном Революционном штабе, были ко-мандированы в район Евпатории, Перекопа и в Федоровку. Нашей задачей была организация частей Красной армии на местах и втягивание в ее ряды красногвардейских отрядов. Прибыв в Евпаторию, мы написали несколько воззваний к рабочим и крестьянам с призывом итти в ряды Красной армии. Эти воззвания мы отпечатали в одной из типографий го-рода и отправились в уезд. Во многих деревнях провели митинги и разбросали ле-тучки. Агитационная, кампания проходила успешно. Товарищ Цаккер, неплохой аратор, говорил от имени рабочих, о земле, помещиках, о старом режиме, о том, каким будет новый строй, а я повествовал о бесцельности гибели сотен людей тысяч во время империалистической бойни и о гнусных целях капиталистов, затеявших эту войну. Митинги происходили при большом стечении народа, шумно приветствовавшего нас. После непродолжительных поездок по району мы прибыли вечером в деревню Пришиб. Подойдя к Ревкому, заметили большую суматоху. Какие-то люди, торопясь, клали вещи на стоявшие у Ревкома подводы. Брань, ругань резко нарушали вечернюю тишину. В Ревкоме, в первой комнате, озаряемой тусклым светом керосиновой лампы с закопченным стеклом, мы увидели картину полного опустошения. Вещи были разбросаны в беспорядке, на полу валялись бумажки. Всюду царил хаос. Все это без слов говорило о совершившихся неожиданных событиях. Пока мы разглядывали пустую комнату, до нас доле-тели слова: — Товарищи, давайте кончать. Надо торопиться. Мы вошли в смежную комнату. Там сидело около де-сяти человек за небольшим столом. Лица были угрюмые, напряженные... При нашем появлении они, точно по команде, все смолкли и устремили пытливый взор на нас. — Здравствуйте, товарищи, — обратились мы к ним, — мы представители Севастопольского Областного Ревштаба. Что здесь происходит? Председатель (фамилию его не помню), не поверяя наши мандаты, нервно объяснил нам, что наступают немцы и гайдамаки, нужно спешно эвакуироваться. Эта неожиданная новость легла на нас тяжелым бре-менем. Перед нами стал вопрос «что делать?». На отряды Красной гвардии надежды не было. Район, где мы находились, был кулацким. С эвакуацией Ревкома и приближением немцев кулаки могли бы поднять голову. Оставаться было опасно. Цаккер предложил поехать на подводе в Бердянск, а оттуда на пароходе в Крым. Я не согласился и, в свою очередь, предложил отпра-виться к Мелитополю, так как немцы еще неизвестно где и нам всегда удастся проскочить в Крым. Цаккер не согласился, и мы с ним расстались. Я ехал на подводе. Быстрой рысцой бежала лошаденка, подгоняемая кнутом возчика. На рассвете я прибыл в Мелитополь. Что мне бросилось впервые в глаза, это большие толпы обывателей на перекрестках улиц. Я слез с повозки, расплатился с крестьянином и напра-вился по улице. Выяснилось, что город эвакуирован, в виду приближе-ния немцев, и ночью был бой в районе Акимовки. Я никак не мог понять, кто мог драться на станции Акимовке, тогда как станция находилась южнее Мелитополя. У меня сложилось твердое убеждение, что наши отряды не поладили между собой, в результате чего произошло столкновение. В тот период времени этого можно было ожидать. С такими мыслями я направился на вокзал, где по улице я был неожиданно захвачен дроздовцами. Помню, меня обступил конный отряд и пехота. Штабс-капитан грозно спросил: — Кто вы такой? Колебаться было некогда: — Штабс-капитан, представленный в капитаны по ру-мынскому фронту. — Кто командир полка? Какой полк? Вопросы частили, как из пулемета. Не отставал и я: — 134 Феодосийский полк. Командир полка Шевердин. Полк стоял по реке Серет. — Правильно! Штабс-капитан поверил, рассыпался в любезностях и не-медленно зачислил меня в 3-ю роту. Позже я узнал, что фамилия штабс-капитана Туркул. В городе Бердянске мне, вновь испеченному «дроздовцу», привелось встретиться с т. Цаккером. Трудно объяснить удивление т. Цаккера, еще так недавно знавшего меня как товарища по формированию Красной армии, а теперь увидевшего во мне врага — белогвардейца в форме офицера-дроздовца. Выслушав историю и цель моего превращения в «дроздовца», т. Цаккер заразился той же идеей и высказал мне свое намерение вступить в отряд Дроздовского выдав себя за поручика. Зная характер т. Цаккера, а в особенности его незна-комство со специфическими особенностями офицерской среды, я отсоветовал ему вступать на этот рискованный путь, грозивший неминуемым провалом. Цаккер согласился, на прощение я ему сказал: — «Мое пребывание у Дроздовского храни в тайне. Обо мне услышишь. Мы еще увидимся... Так мы с ним вторично распрощались. Дроздовский отряд, выйдя из Румынии, именовался авангардом офицерского корпуса генерала Шербачева». Я не знал, что собою представляет этот отряд, пока мы не дошли до станицы Мечетинской. Здесь дроздовцев встретил генерал Алексеев, стоявший вместе с Деникиным во главе жалких остатков «Ледяного похода» корниловцев. — Я думал, что мы одни отрезаны от всего мира,— сказал ген. Алексеев в приветственном слове. — Но нет! Где-то далеко, в глухой Румынии, сохранилась от большой армии горсть храбрых русских людей. В них бьется такое же горячее сердце за великую единую Русь. Конечно, целый корпус генерал не назвал бы «горстью». Позже, по всем действиям дроздовцев, сделалось понятным, что офицерский корпус существует лишь в воображении белых генералов — для поощрения и устрашения жителей. Бежать было бы не так уж трудно, но во мне созрело решение — проникнуть в штаб дроздовцев и связаться с подпольной большевистской организацией. Я удачно воспользовался болезненноым состоянием (я, дей-ствительно, был тяжело контужен и ранен). К счастью, мне было знакомо шифровальное дело, и полковник Дроздовский прикомандировал меня штабным офицером в шифровально-вербовочный отдел. Штаб стоял в Ставрополе. Сюда прибыл и генерал Май-Маевский. Он прославился редкой храбростью еще в им-периалистическую войну. Генштабист по образованию, Май-Маевский командовал первым гвардейским корпусом, был награжден Анной, Владимиром, Станиславом I степени, имел золотое оружие и георгиевские кресты 3-й и 4-й степени. В «керенщину» под Тарнополем, Май-Маевский первым вышел из окопов навстречу врагу, увлекая за со-бой солдат. За это генерал получил солдатского Георгия с веточкой. Убежденный монархист, Май-Маевский был тверд, не любил заниматься интригами. В добровольческую армию вступил на Кубани. Предполагалось, что, по взятии Москвы добровольцами, Май-Маевский получит пост военного и морского министра. Когда полковник Дроздовский выбыл из строя из-за ра-нения, Деникин назначил Май-Маевского врид начдива. Дроздовцы встретили нового начальника враждебно. Май-Маевский не участвовал в «Ледяном походе», не сражался в рядах Дроздовского. — Генерал прибыл наготовое и хочет окопаться!— ворчали офицеры. В штабе, не стесняясь, высказывались: — Уж лучше бы назначили Витковского (участника дроздовских походов). Даже солдатский Георгий трактовался как подлизывание к солдатским массам и вызывал насмешки. Я решил использовать настроение офицеров для своих целей. С новым назначением мне угрожал перевод из штаба — сердца белогвардейщины — в строй. Чтобы избежать этого, надо было войти в доверие к новому начдиву. Осторожно, постепенно я начал передавать генералу офицерские «разговорчики». Ясно, что я, не стесняясь, преувеличивал нелестные отзывы. Май-Маевский все охотнее меня выслушивал, обещая: — Спасибо вам! Я вас не забуду! Штабные офицеры обедали вместе с начдивом. Я исполь-зовал и эти часы, много рассказывая о боевой жизни фокшанского и окненского направлений. Часто генерал одоб-рительно вставлял: — Геройски! Молодцевато! Скоро он начал всячески отличать меня. После смерти полковника Дроздовского, Май-Маевский сделался начдивом. Он сразу вызвал меня в кабинет и подробно расспросил о моем происхождении. Пришлось отлить пулю, что мой отец — начальник Сызрано-Вяземской железной дороги, что у Скопина расположено наше большое имение. Совсем неожиданно для меня Май-Маевский спросил: — Хотите быть моим личным адъютантом? Я скромно ответил: — Ваше превосходительство, я польщен вашим внима-нием, но ведь есть участники корниловского похода... Май-Маевский перебил: — Я имею право назначить кого мне угодно. Вы будете моим адъютантом. Сегодня я отдам в приказе. На другой день я приступил к исполнению своих новых обязанностей. А вскоре генерал Май-Маевский принял кор-пус и армию, и я сделался адъютантом командарма. ОРГАНИЗАЦИОННЫЙ ВОПРОС УЛАЖЕН КАК НЕЛЬЗЯ ЛУЧШЕ Адъютантская работа не представляла для меня ничего сложного. Я лишь боялся, что меня выдаст малограмот-ность. Май-Маевский часто диктовал мне приказы и распоря-жения. Иногда он брал у меня из рук лист, качал голо-вой и укоризненно восклицал: — Капитан! Почему вы так безграмотно пишете?! Будьте же внимательнее! Я довольно несвязно ссылался на тяжелую жизнь и кон-тузию. Однажды в приказании начальнику штаба я написал «сурьёзно». Начальник штаба генерал Ефимов старательно переправил «у» на «ю». — «Сюрьёзно!» — прочитал удивленно Май-Маевский,— А кто же так поправил? — поинтересовался он смеясь, — Начальник штаба, ваше превосходительство. И, воспользовавшись удобным случаем, «обелил» свою малограмотность: — Ваше превосходительство! Я полагаю, мне прости-тельно. Имение разграблено, все время на фронте. Не до книг и культуры. Генерал Ефимов и тот делает ошибки! После этого случая Май-Маевский примирился с моей «грамматикой». Отныне у меня была одна забота — связаться с подполь-ной большевистской организацией. ВЫРУЧАЛИ АКСЕЛЬБАНТЫ Часто пробегала дрожь от мысли «вдруг сорвется». Ведь приходилось лавировать среди высшей аристокра-тии: князей, графов и родовитого дворянства. Я не умел «вращаться в свете», но «вращаться» прихо-дилось. Мне приходилось усваивать элементарные понятия веж-ливости, учиться целовать дамам ручки, расшаркиваться, щелкать шпорами и раскланиваться соответственно чинам, званиям и положениям. Очень многие «блистательные орлы» не раз у меня спрашивали, не являюсь ли я родственником адмирала Мака-рова, погибшего на «Петропавловске», на что я, как бы неохотно, отвечал: «Да, какой-то дальний родственник». И сразу же менял тему разговора. Вообще при разговорах я был сдержан, больше молчал и слушал, что говорят другие. Мое пребывание у генерала Май-Маевского дало мне много жизненного опыта, там я увидел прогнившее нутро буржуазно-дворянской аристократии. Я наблюдал, как холопски преклонялись перед позолоченной мишурой и высоким положением. Как прыгали графы, князья, генералы и вся аристократия перед диктатором Май-Маевским. Они боялись не только его, но и меня, близко стоящего к нему. Со мною однажды был такой случай: прохожу я по Сумской улице в Харькове, вдруг окликает какой-то генерал: — Прапорщик, почему вы не отдаете честь? Я остановился и проговорил назидательным тоном: — Прежде всего я не прапорщик, разрешите доло-жить, я — капитан, вас я не заметил, ваше превосходи-тельство. Генерал повышенным тоном буркнул: — Солдатская отговорка, следуйте за мной в коменда-туру. Я предложил генералу: — Ваше превосходительство, зачем нам итти пешком, прошу поехать. Генерал недоуменно оглядывался по сторонам, бурча: — Как поехать, на чем поехать? Я крикнул: — Поручик, дайте машину! Я всегда ездил на машине; если мне приходилось итти пешком, машина шла всюду за мной. Каково было удивление генерала, когда он увидел луч-шую машину «Поккард» с двумя флагами: добровольче-ским и георгиевским. Генерал растерялся и в присутствии публики смущенно пробормотал: — Позвольте, капитан, это машина командующего вой-сками. — Да, а я старший и личный адъютант командующего. Пожалуйста, садитесь. Поручик открыл дверцу автомобиля, а генерал пролепе-тал: — Нет, нет, господин капитан, прошу извинить, здесь недоразумение, Подобный же случай был в Ростове. Май-Маевский приказал передать пакет генералу Витковскому и вызвать его на три часа дня к себе в кабинет. Витковский находился в Московской гостинице и теле-фон почему-то не работал. Я сел на машину и поехал к нему. Поднимаясь по лестнице, я на площадке встретил ши-карного гвардейского полковника в кругу трех дам, лю-безно с ним разговаривавших. Я прошел мимо и вслед услышал грозный оклик: — Па-аррручик. А ч-честь забыли отдать?! Не обращая внимания, я продолжал подниматься по сту-пенькам. Полковник вышел из себя и решил блеснуть властью перед дамами : — Я вам приказываю остановиться! Я ответил: — Полковник, я сейчас вернусь, и тогда мы объ-яснимся,— и направился в номер Витковского. Выйдя от генерала, я увидел раскрасневшегося полков-ника, с пеной у рта, который злобно закричал: — Поручик, безобразие, я вам покажу! Я подошел, дамы окидывали меня презрительными взгля-дами. Я снова сказал: — Полковник, в чем дело? Он перебил меня: — Я вам не полковник, а господин полковник, и надо стать как полагается! Я хладнокровно заявил: — Прежде всего я не поручик, а капитан. Вы любезни-чали с дамами, а я был занят оперативным делом и по занимаемой должности имею право вас назвать просто полковник, без добавления господин. Я — старший и лич-ный адъютант командующего войсками добрармии гене-рала Май Маевского. Куда девались его гонор, гордая осанка. Глаза полковника расплылись виноватой улыбкой, и он невыносимо сла-щавым голосом начал оправдываться: — Я вас не знаю. Конечно, по занимаемой должности вы должны быть на месте полковника генерального штаба. И я вполне вас понимаю, что вы прибыли к генералу Витковскому по оперативному делу. Я прошу извинения. Раз-решите представиться и познакомьтесь, пожалуйста, с да-мами. Все улыбнулись. Я поздоровался с ними и снисходительно улыбнулся. — Простите, господа, я занят. До свидания. Таких случаев было много. Все заискивали и боялись меня. Лишь один генерал — командир Корниловской бригады оказался более стойким, но только на первый раз. Однажды он «подтянул» меня за упущение. Узнав, что я адъютант командующего войсками, сказал: «Тем более вы должны в корне пресекать разгильдяйство, вводить дис-циплину, а вы допустили, чтобы солдаты на ваших глазах дебоширили». Пришлось «козырять» и извиняться. Мы с ним разо-шлись. Но я не забыл этого генерала. В связи с приездом английского представителя генерала Брикса Корниловская бригада выстроилась на Николаевской площади, окруженная тесным кольцом буржуазии, в ожидании приезда генерала Май-Маевского. Май-Маевский подъехал на автомобиле и направился вдоль фронта выстроенных войск. Я шел в двух шагах справа от Май-Маевского. Порав-нявшись с тем генералом, который меня «тянул», я сделал шаг вперед к Май-Маевскому и, нагнувшись, сказал: — Ваше превосходительство, обратите внимание на образцовую стойку. Май-Маевский, по обыкновению, в таких случаях бросал пытливый, пронизывающий взгляд. Едва он посмотрел на генерала, я остановился, окинул этого служаку надменным взглядом и пошел за генералом. Прибыл Брикс на банкет. Ко мне подсел тот самый генерал, который «тянул» меня, и со словами: «Господин капитан, простите меня, вы на меня не сердитесь. Давайте с вами выпьем на брудершафт,— заключим мир». Не малую выдержку мне пришлось проявить по отноше-нию к богатым и знатным невестам. Их было очень много и все они благосклонно относи-лись ко мне. Я поражался, как люди могут унижаться перед блеском и положением. Во время парада по случаю прибытия Май-Маевского в Харьков, буржуазия нас буквально засыпала цветами. Целая вереница фотографов, кино-операторов, тянулась хвостом за командармом. По окончании парада, ко мне подошел городской голова Харькова: «Господин капитан, мои дочери просили вас уделить им внимание. Хоть бы 5—10 минут», — добавил он умоляюще. Я сослался на неотложную работу и уехал с Май-Маев-ским. Всю дорогу я мысленно смеялся над чудаком. Некоторые профессора любезно дарили мне свои науч-ные произведения с надписью «от автора». Да, аксельбанты адъютанта действовали магически. Подхалимничали не только перед «самим», но и перед адъютантом. БЕЛЫЕ ГЕНЕРАЛЫ Штаб ген. Май-Маевского находился в сердце Донбасса— в Юзовке. Генерал старался удержать в своей власти уголь-ный район и, не считая средств и жертв, вырывал с корнем, как он выражался, «пролетарский дух». За малейшую симпатию к советской власти людей расстреливали и ве-шали. Контр-разведка раскинула густую сеть по всей тер-ритории, занятой Добрармией. Горнопромышленники, вер-нувшиеся к своим заводам и шахтам, особенно кровожадно издевались над рабочими. Под угрозой смертной казни, за ничтожные гроши их заставляли работать с утра до поздней ночи в шахтах, на заводах и на транспорте. Отказ работать рассматривался Май-Маевским как призыв к восстанию; участь таких несчастных решала пуля или петля. На кровавом фоне белогвардейщины вырисовывалась грузная, высокая фигура генерала Май-Маевского. Он сидел в кабинете и смотрел из окна на горизонт, откуда доносился гул орудийной канонады. — На пепле развалин строится новая единая, неделимая Россия, — убежденно сказал он, внимательно разглядывая цветные флажки, расположенные кольцеобразно на опера-тивной карте. Затем отдал распоряжение своему штабу перейти на станцию Криничную. Май-Маевский поставил дело крепко: стоило ему нажать клавиши правления, как под мастерскую игру генерала плясали и правые и левые. Уезжая на ст. Криничную, генерал был спокоен за тыл. Шли беспрерывные бои, железнодорожные станции переходили из рук в руки. У Май-Маевского было немного войск. Но, перебрасывая их с одного участка на другой, генерал вводил в заблуждение красных. Одним и тем же частям белых войск в течение дня приходилось участво-вать во многих боях и разных направлениях; для этой цели был хорошо приспособлен подвижной состав транс-порта. Такая тактика и удары по узловым станциям были признаны английским и французским командованием выдающейся новостью в стратегии. Май-Маевский в течение недели раз пять выезжал на фронт, поднимая своим присутствием стойкость бойцов. Войска его уважали, называя вторым Кутузовым (фигурой генерал был похож на знаменитого полководца).
Dobrovolec: По окончании парада, ко мне подошел городской голова Харькова: «Господин капитан, мои дочери просили вас уделить им внимание. Хоть бы 5—10 минут», — добавил он умоляюще.
Dobrovolec: Владимир Зенонович Май-Маевский. Главную роль в успехе Добрармии играло обилие обмундирования, значительное количество артиллерии, пулеметов, снарядов и патронов, присылаемых союзниками. Конечно, союзники снабжали армию недаром; за один транспорт снарядов они увозили восемь транспортов сырья, к тому же бесконтрольно пользовались нефтяными про-мыслами. Деникин не только не чинил союзникам препят-ствий, но даже помогал им грабить народное достояние, так как он всецело зависел от иностранного капитала. Буржуазная пресса признавала Май-Маевского талантли-вым полководцем, героически ведущим борьбу. Но как ни старался Май-Маевский через буржуазных писак «Освага» уверить население в том, что белые не монархисты, а борцы за благо родины и народа, — каждый шаг Добрармии вперед вызывал ужас у населения. В занятых местностях назначались прежние губернаторы. Помещики, под крылышком Добрармии, творили всяческие насилия. Со станции Криничной штаб генерала Май-Маевского продвинулся на станцию Иловайскую. Здесь генерал, про-делав ряд успешных операций, получил телеграмму из ставки Деникина о выезде его в Иловайское. Отдав распоряжение приготовиться, Май-Маевский подошел к окну вагона и задумался, глядя в широко рас-стилавшуюся степь. Ему исполнилось 52 года. На бело-курой коротко-остриженной голове блестела лысина. Голубые глаза смотрели через пенснэ проницательно и прямо. Вошел князь Адамов, начальник конвоя. Начальником конвоя у генерала Дроздовского состоял князь Мурат. Он был известен среди населения Кубани, Дона и в особенности Юзовки, а также среди войск, как кровожадный палач. От его рассказов дрожь пробегала по телу. Когда попадались пленные, он собственными руками отрезал тесаком уши, вырезал звезды на теле, после чего рубил шашкой. Его зверства вселяли ужас и отвращение, но у Дроздовского он пользовался полным доверием. Когда я спросил Мурата, почему он так озлоблен против большевиков, он мне показал на свой стеклянный глаз, который, якобы, был выколот в бою; с тех пор он стал мстить. Ко мне Мурат относился с недоверием, и я искал способа отделаться от белого инквизитора. По принятии Май-Маевским дивизии и назначении меня адъютантом в городе Юзовке, я в первую очередь повел усиленную агитацию против Мурата, наговаривая Май- Маевскому, что этот князь занимается темными делами и старается подорвать авторитет генерала. «Он говорит, ваше превосходительство, что Май-Маевский не соответ-ствует своему назначению, всячески вас ругает среди офи-церов, а когда является к вам, лебизит перед вами, выка-зывая свою преданность, что может подтвердить офицер конвоя Адамов». Май-Маевский, не поверяя, приказал отдать в приказе об отстранении князя Мурата, одновременно спросил меня, кого можно назначить на эту должность. Я указал на Адамова, с добавлением, что он тоже князь, какой-то кавказский, «предан вам и боевой офицер». Май-Маевский приказал позвать его. Я, зная хорошо, что Адамов имел личные счеты с Муратом, передал Адамову о предполагающемся его назначении и посоветовал, как нужно держаться перед генералом и что говорить. Адамов явился к Май Маевскому и рассказал ему, где он принимал участие в боях. Май-Маевский расспра-шивал Адамова о личности князя Мурата. Адамов указал на ряд случаев грабежей и насилий при Дроздовском; между прочим упомянул Май-Маевскому, что Мурат любит и ценит Дроздовского, а других генералов, в том числе и Май-Маевского, не уважает. Май-Маевский подписал приказ. И палач князь Мурат поехал на передовые позиции, где и сложил свою голову. — Ваше превосходительство, поезд главнокомандующего вышел с последней станции. Генерал глубоко вздохнул и, повернув ко мне крупно-носое лицо, сказал: — Капитан Макаров! Сейчас поезд подойдет, позовите ко мне Прокопова и поставьте в известность начальника штаба. Когда я вернулся, Май-Маевский стоял посреди вагона в парадной форме. Ординарец Прокопов расправлял складки мундира, образовавшиеся от сильно затянутого пояса. В этот момент шумно пролетели мимо окон вагона два огромных паровоза с вереницей вагонов. Паровозы оста-новились, тяжело дыша, отплевываясь белым паром. Май-Маевский вышел к стоящему на платформе почетному караулу. Из вагонов прибывшего состава сошел Деникин, сопрово-ждаемый генералами Романовским, Врангелем, своим адъ-ютантом, полковником Колташевым и другими штаб-офи-церами свиты. Оркестр грянул встречный марш. Генерал-лейтенанту Деникину, главному сподвижнику генерала Корнилова, было 54 года. Коренастый, выше среднего роста, шатен, с карими глазами, с большими усами, небольшой бородкой, он напоминал зажиточного помещика. Окончив академию генштаба, Деникин командовал в импе-риалистическую войну железной дивизией на Карпатах, имел много наград. Он был храбр, но слабохарактерен и честолюбив. После смерти генерала Алексеева Деникин всецело находился под влиянием Романовского, начальника штаба, и генерала Лукомского, который играл решающую роль в особом совещании. После женитьбы Деникин за-нялся семьей и, в общем, мало интересовался фронтом. Ген. Романовский, крайне несимпатичный, с быстрыми лукавыми глазами, держал себя вызывающе не только с рядовым офицерством, но и с высшими начальниками. Он создал целую сеть интриг вокруг ставки; главным сподвиж-ником его на этом поприще был ген. Лукомский, которому симпатизировала буржуазия за работу в особом совещании, особенно, по аграрному вопросу. Генерал-лейтенант барон Врангель по происхождению немец был крупный собственник. Высокого роста, худоща-вый, он неизменно схранял суровый вид. Академию гене-рального штаба не окончил, в империалистическую войну находился в гвардейских частях, расположенных ближе к ставке, и мало участвовал в боях. Но Врангель был храбр, тверд и весьма тщеславен. В погоне за местом Деникина он не брезговал интригами. В Добровольческой армии он находился еще в бытность Корнилова. Деникин назначил Врангеля командующим Кубанской армией. По взятии Москвы белыми барон предназначался в инспекторы кавалерии. Не доходя трех шагов до Деникина, Май-Маевский оста-новился и отрапортовал: — Ваше превосходительство, незначительный бой идет в районе Харцызска. В остальных направлениях без пе-ремен. Деникин пожал руку Май-Маевскому и поздоровался с почетным караулом. Затем пригласил Май-Маевского, начальника штаба и меня к себе обедать. Вагон Деникина состоял из двух небольших комнат, комфортабельно обста-вленных: мягкая мебель, дорогие ковры. В одной из комнат по стенам были развешаны оперативные карты и различные схемы, в другой же стояли два небольшие стола, покрытые белоснежной скатертью. Среди обилия изысканных закусок выделялись графины с водкой, настоенной на лимонах. Дени-кин пригласил садиться за стол. Когда все расселись, он встал с бокалом в руках и обратился к Май-Маевскому: — Дорогой Владимир Зенонович. Я очень рад поздра-вить вас с новым высоким назначением. Знаю вашу до-блесть, честность и твердость характера, всю героическую борьбу, которую вам пришлось вести в течение нескольких месяцев по удержанию Донецкого бассейна. Родина пове-левает назначить вас на пост командующего армиями. Я уверен, вы с честью выполните возложенные на вас задачи; так же твердо, как и раньше, поведете и выведете ваши доблестные части из Донецкого бассейна на широкую московскую дорогу. По русскому обычаю я поднимаю бокал и пью за ваше здоровье. Ура! Ура! Ура! Деникин опрокинул бокал до дна и расцеловался с Май- Маевским. — Да здравствует единая, неделимая великая Россия и ее верные сыны. Ура! ура! ура! — ответил мой на-чальник. — У р а! — подхватили мы. Несколько бокалов развязали языки: начались оживлен-ные разговоры. После длинного обеда подали ликеры. — Антон Иванович, — сказал Май-Маевский, — положе-ние на фронте в данное время не завидное: красные оказывают сопротивление, обмундирования не хватает, по-полнение поступает слабо. — Полно вам, дорогой, беспокоиться, — перебил Дени-кин:—на этих днях прибывают несколько транспортов с обмундированием, снаряжением и, главное, с танками. Наше счастье, если эти танки окажутся пригодными в боевой обстановке, тогда успех обеспечен. Я их лично не видел, но, по словам союзников, танки производят колоссальнейшее моральное действие на противника. Под прикрытием их мы вышлем конницу Шкуро. — Кто же будет управлять этими танками? Ведь у нас нет инструкторов, — спросил Май-Маевский. — Мы условились. Первое время в боях будут участво-вать англичане. А потом, когда наши подучатся управлять танками, мы их сменим. Все заулыбались. Только Май-Маевский оставался за-думчивым. — Я хотел сказать относительно аграрного и рабочего вопроса. По мере продвижения, мы обязательно столкнемся с этим явлением. Сидевший рядом с Деникиным Врангель с злорадной улыбкой ответил: — Я думаю, пока мы не дойдем до седых стен святого Кремля и не услышим колокола Ивана Великого, эти во-просы решать не будем. Май-Маевский перебил: — Необходимо учесть, что большевистская зараза раз-нуздала мужика и засела в голове рабочего. Это наблю-дается в занятых нами местностях. Врангеля точно передернуло от слов Май-Маевского. Он ответил: — На случай, если эта сволочь, темная масса взбунтуется, у нас есть молодая гвардия (молодой гвардией назывались части корниловцев, марковцев и дроздовцев). Пушки, пу-леметы и снаряды пришлют союзники. Видя, что разговор между Врангелем и Май-Маевским может обостриться, генерал Романовский вмешался: — Владимир Зенонович, Антон Иванович разрешил вам формировать Белозерский полк, но без ущерба для осталь-ных частей. Необходимо подтянуть Шкуро, ограничить его самостоятельность. Май-Маевский утвердительно кивнул головой. Деникин встал с кресла. — Но довольно об этом, поедемте на фронт, посмотрим, что там делается,— предложил Деникин. — Антон Иванович, зная, что вы поедете на позицию, я приготовил паровоз и два вагона. Всем поездом ехать не рекомендуется: не вполне исправные дороги,— доложил Май-Маевский. Через несколько минут паровоз с двумя вагонами дви-нулся на фронт, на станцию Харцызск. На фронте было затишье, изредка слышалась ружейная перестрелка. Генералы прошли вдоль фронта редкой цепи лежавших рядами бойцов. Появление целой группы золо-топогонников привлекло внимание красных. Вспыхнула густая перестрелка, затрещали пулеметы. Один из свиты Деникина был убит наповал, смертельно ранило стрелка из цепи; схватившись руками за раненый живот, он бес-смысленно смотрел на Деникина, бормоча бессвязные слова. Генералы, не взглянув на раненого, продолжали обход фронта. Только Май-Маевский сказал одному из штаб- офицеров. — Плохо, когда нет достаточной медицинской помощи. Красные не на шутку обстреливают нас, мы служим для них хорошей мишенью, но, с другой стороны, наш обход укрепит стойкость бойцов. — Рискованно, ваше превосходительство: может слу-читься несчастье. Пуля не разбирает никого. Не лучше ли пойти к бронепоезду? Оттуда хорошо наблюдать. В этот момент Деникин отдал распоряжение наступать. Врангель протяжно заорал: — Кор-ни-лов-цы, впе-ред, бей-те крас-ную сво-лочь! Редкие цепи встали и ускоренными шагами пошли вперед. Деникин крикнул: — Да здравствует единая неделимая Россия! — Ура, ура, ура! — пронеслось по фронту. Пулеметы затрещали сильнее. — Антон Иванович, смотрите, смотрите: на левом фланге красные бегут, — сказал Май-Маевский. — Отступают по всему фронту. Около будки еще дер-жатся. Скажите, чтобы бронепоезд продвинулся вперед и фланкировал огнем будку, — отрывисто кидал Деникин, осматривая в бинокль общее положение фронта. Бронепоезд из пулеметов и легких орудий обстреливал будку. Красные не выдержали сильного огня и отошли. — Ну, теперь нам делать нечего. Мы свое сделали, поедемте, — сказал Деникин. Вблизи вокзала, в садике, офицеры снялись группой, с Деникиным в центре. Затем поезд под звуки оркестра двинулся в Ростов. ГЕНЕРАЛ-БАНДИТ И ТАНКИ На станции Иловайской в вагон к Май-Маевскому вошел генерал Шкуро. — Отец! Ты с своей стратегией не... (крепкое руга-тельство). Мои терцы и кубанцы — не твои солдатики, которых ты бросаешь туда-сюда! — Успокойся, Андрюша, в чем дело? — перебил его Май- Маевский. — Я туда не поеду, куда ты посылаешь. Ты знаешь отлично, если кубанцы и терцы не пограбят, так и воевать не будут. Мне нужны винные заводы, поместья, а на чорта сдались красные голодранцы! Май-Маевский начал успокаивать генерала, а я испод-тишка рассматривал этого бандита. Генерал-лейтенант Шкуро был среднего роста, блондин, 31 года, с голубыми хитрыми глазами, курносый. В импе-риалистическую войну он служил есаулом. Настоящая фамилия его — Шкура; для благозвучности сменил «а» на «о». Шкуро оказывал огромное влияние на раду, заставил ее произвести себя в полковники, а потом в генералы. Он устраивал дикие оргии и отличался бандитскими наклонностями. По взятии Москвы, Деникин предполагал разжаловать Шкуро и предать суду за грабежи и само-властие. Шкуро, небрежно выслушав ряд доводов, объясняющих значение операции, сказал: — Ну ладно. Посмотрим на эти танки. Отец, хочешь обедать? Поедем. Девочки есть, цымис. Хорошо проведем время. — Нет, Андрюша, мне немного нездоровится. В сле-дующий раз как-нибудь, — протягивая руку, уклонился Май-Маевский. — Как хочешь. Поедешь — не пожалеешь, — ответил Шкуро, уходя из вагона. — Прибыли танки! — весело сообщали добровольцы друг другу, толпясь у прибывшего поезда, состоявшего из не-скольких пульмановских платформ. Грозно смотрели сталь-ные чудовища, четыре больших, остальные поменьше. Рядом с танками стояли англичане и инструктора. Надменно, с сознанием собственного превосходства они смотрели на толпу любопытных. Железнодорожники и рабочие стояли небольшими безмолвными группами: на их лицах лежал отпечаток скорби. По приказанию Май-Маевского танки двинули на станцию Ханженково, куда одновременно пошел и поезд Шкуро. С Ханженкова должно было начаться общее наступление, под прикрытием танков. Поезд генерала Шкуро состоял из нескольких хороших вагонов, гремели два оркестра музыки: симфонический и духовой. В вагоне, где помещался Шкуро с Май-Маевским, находилась целая свора разодетых шансонеток; с утра до вечера у Шкуро не прекращались оргии. Шкуро полу-лежал на диване; не обращая внимания на Май-Маевского, который одиноко сидел за небольшим столиком и пил водку, бандит запел свою любимую песенку: Со своею ватагой я разграблю сто городов... Лейся да лейся белое вино, Ты на радость нам дано... — Владимир Зенонович, ай-да молодец, прибыл к нам, прибыл, наконец, — подхватывали шансонетки, держа бо-калы, а остальное офицерье пело: У нас теперь одно желание- Скорей добраться до Москвы, Увидеть вновь коронование, Спеть у Кремля — Алла Верды... Поезд подошел к платформе под песни пьяной ватаги. Здесь собралась толпа запыленных, грязных шахтеров, молча слушавших песнь пьяных генералов, строителей «единой, неделимой России». Шкуро, стоя у открытого окна, поднял высоко бокал с шампанским и пьяно крикнул: — Рабочие и крестьяне! Да здравствует великая Рос-сия, пью за ваше здоровье, ура! Выпив бокал до дна, генерал бросил его на платформу. Рабочие угрюмо молчали, а волчья сотня генерала Шкуро вопила: ура, ура, ура! Май-Маевский вышел из вагона и долго по-французски беседовал с англичанами. Спустя несколько часов, упра-вляемые англичанами танки шли на фронт, а за ними вслед двигалась орда кубанцев и терцев под начальством Шкуро. Он ехал во главе своей волчьей сотни и громко неистово кричал: — Доблестные мои кубанцы и терцы! За мной, вперед! И лава кавалерии двигалась вперед, уничтожая всех, кто попадался навстречу, грабя не только отдельных граждан, но целые деревни и поместья. Всякое сопротивление пре-секалось поголовным расстрелом, виселицами, нередко под-жогами целой деревни. Генерал Шкуро любил сам наблю-дать за поркой рабочих, неизменно приговаривая: — В назидание потомству всыпь ему еще двадцать пять! С Шкуро почти всегда ездил кинооператор и снимал картины расстрелов, повешений пленных китайцев... Такие снимки имелись в «Осваге» и просматривались только офи-церами. Благодаря мощной поддержке англичан, наступление бе-лых развивалось успешно. Каждодневно Красная армия оставляла пункт за пунктом, а белые, опьяненные побе-дой, перли вперед. Май-Маевский переехал в Ростов, откуда стал управлять армией. В Ростове состоялся и парад кубанцам. Шкуро принимал парад. Сливки высшего общества преподнесли генералу серебряный поднос: в цветах пестрела кипа донских денег. Шкуро небрежно взглянул на деньги, подозвал рукой одного из казаков, стоявших в строю, и, передавая ему кипу, сказал: — На тебе, сходишь к б... Потом прохватил буржуазию: — Что это вы вздумали преподносить мне несчастные гроши?! Я вам обеспечиваю покой, проливая кровь. Разве столько нужно денег?! Ростовской буржуазии пришлось раскошелиться: десять миллионов рублей получил Шкуро на нужды корпуса! Появляясь у Май-Маевского, Шкуро вел себя дерзко и вызывающе, несмотря на подчиненное положение. Не для Шкуро писались приказы! На одном из секретных заседаний, в присутствии гене-ралитета, Романовский обратился к Деникину: — Антон Иванович, в корпусе генерала Шкуро идут грабежи, пьянство, неподчинение, полнейшая вакханалия. Нужно обратить внимание, так дальше продолжаться не может! — Андрюша, пора бы покончить с расхлябанностью и восстановить порядок, — мягко сказал Деникин. Шкуро, стоявший возле небольшого столика, быстро прошелся несколько раз по комнате, нервно похлопывая хлыстом по сапогам, остановился, смерил присутствующих угрожающим взглядом и дерзко произнес: — Я знаю, что делаю! Хотите, завтра не будет ни Де-никина, ни Ленина, ни Троцкого, а только батько Махно и батько Шкуро?! Угроза генерала напугала собрание. Около генерала Шкуро находилась безотлучно волчья сотня, а весь корпус, сильно расположенный к Шкуро, по первому его тре-бованию стал бы делать все, что заблагорассудится бан-диту. Зная его характер, Деникин, Май-Маевский и Романовский долго уговаривали Шкуро, что все сказан-ное в отношении корпуса не серьезно. Еле-еле удалось умилостивить Шкуро! Но, впоследствии, пылая ненавистью к ставке Деникина, Шкуро действительно писал Махно, предлагая совместные действия. Махно дал ответ через газету «Набат»: он ругал Шкуро и указывал на то, что с генералами ничего общего не имеет НЕМНОЖКО О МАХНО В те дни Махно причинял большой вред войскам Май- Маевского. Командующий боялся Махно больше, чем крас-ных: Махно появлялся всегда неожиданно и тем самым мешал Май-Маевскому развивать наступление. Генерал вы-делил для борьбы с махновцами специальные части войск под начальством генерала Ревишина. Его штаб стоял на станции Волноваха, куда не раз приезжал Май-Маевский. Генерал Ревишин был старателен и энергичен, но спра-вляться с Махно ему удавалось только в мечтах. — Ну, как дела? — спрашивал Май-Маевский. Борьба идет успешно. Скоро поймаю Махно и пред-ставлю его в ваше распоряжение, — неизменно отвечал Ревишин. Май-Маевский улыбался: — Я не сомневаюсь в ваших способностях, но поймать Махно вряд ли вам удастся. Я слежу за его действиями и не прочь бы иметь на своей стороне такого опытного начальника. Ваше превосходительство, как я узнал, Махно опе-рирует исключительно среди малоземельных крестьян, при-влекая дезертиров грабительскими действиями. Он мне напоминает Пугачева. Мое мнение — надо сжечь его рези-денцию, Гуляй-поле. — Нет, нет, дорогой! Такие меры не годятся, вы воз-держитесь от них. С крестьянством надо считаться и быть осторожным, — советовал Май-Маевский и, помолчав, добавлял: — Повесить или расстрелять кого нужно — про-тив этого я ничего не имею. Генерал Ревишин выражал полное удовлетворение. ДНИ БЕЛЫХ ПОБЕД Добровольческая армия с каждым днем продвигалась вперед, занимая пункт за пунктом. Был взят Екатеринослав, Полтава... Харьков красные защищали упорно; на подступах города в течение месяца шла беспрерывная ору-дийная канонада, трещали пулеметы, заглушая стоны и крики раненых. Дроздовцы неоднократно переходили в наступление, но Харьков держался. В конце концов, красные, под натиском превосходных сил и техники, отступили. Ликование дроздовцев вылилось в жестокую расправу над рабочими. Расстрелы были обыденным явлением. Харьковская буржуазия устроила Май-Маевскому торже-ственную встречу. Генерал здесь и остался, сюда же пере-шел штаб армии. Как-то Деникин с Май-Маевским собрались в Екатеринослав. Железнодорожный мост был взорван, и генералам предоставили легкие катера. — Хорошая прогулка по Днепру! Посмотрим, как они нас встретят,—говорил Деникин Май-Маевскому. — Чудная местность! Взгляните на эти отлогие бе-рега, — восхищался Май-Маевский. — Да, исторический край. Когда-то здесь были запо-рожцы, — заметил Деникин. — Антон Иванович, что делает теперь Скоропадский? Не мечтает ли он опять занять Украину? — Что вы, Владимир Зенонович, немцы достаточно по-грабили Украину. К тому же у них внутри не спокойно. Что касается Петлюры, то этот мерзавец претендует на пост гетмана. Мы ему скоро охоту отобьем, — пообещал смеясь Деникин. — Я смотрю на вас, капитан, и думаю: как вы молоды, а уже капитан. Я в ваших летах был только поручи-ком,— обратился ко мне Деникин. — Так точно, ваше высокопревосходительство, я долгое время был на фронте, командовал ротой, участвовал в тя-желых боях Окненского-Фокшанского направления. Имею Анну, Владимира и был представлен к ордену св. Георгия. Но вследствие революции получить его не мог. — Не беспокойтесь, капитан, в Москве вы будете иметь возможность установить по документам или свидетельским показаниям, и этот орден от вас не уйдет. Обращаясь к Май-Маевскому, Деникин проговорил: — А вы знаете, Владимир Зенонович, как нас опере-дила молодежь: 26-ти лет капитан может быть генерал- майором. Май-Маевский, смеясь, ответил: — Нет ничего удивительного, была война прапорщиков. Они вынесли на плечах всю ее тяжесть, и вполне заслу-живают этого. И генералы стали делиться впечатлениями. Катер подошел к берегу. Здесь находился почетный караул, а у специально выстроенной к приезду Деникина арки из зелени собралась вся городская буржуазия, при-ветствуя своего освободителя. После парада и блестящего банкета, Деникин вернулся в ставку. Через некоторое время Деникин с Май-Маевским посетил Полтаву. Деникин любил посещать взятые города, «по-жинать лавры», как выражался генерал Май-Маевский. — Сегодня будет Деникин, необходимо подготовить тор-жественную встречу. Проезд — по Екатерининской улице,— сказал Май-Маевский губернатору Щетинину. — Ваше превосходительство, по этой улице ехать не рекомендуется. Лучше объявить, что поедете по Екате-рининской, но следовать по другой. Гораздо безопаснее. Что касается встречи, то я приложу все меры, — ответил Щетинин. — После приезда и парада состоится банкет, пригла-сите духовенство, — добавил Май-Маевский, протягивая руку Щетинину и давая этим понять, что тот может итти. Деникина буржуазия встретила восторженно, на Екате-рининской улице ему бросали под машину цветы. У собора, из-за скопления публики, машина двигалась медленно, и вся дорога перед автомобилем буквально была усыпана цветами. Когда букеты стали попадать в автомобиль, Де-никин сказал вполголоса: — Владимир Зенонович, смотрите, как бы нам вместо цветов не бросили бомбу. — Да, это можно ожидать... — согласился Май-Маевский. Автомобиль остановился. Деникин, сопровождаемый сви-той, поздоровался с войсками. Громовое «ура» войск и буржуазии слилось с перезвоном колоколов. Из собора вышло духовенство в полном торжественном облачении, во главе с епископом, который осенил Деникина крестным знамением, — так встречали раньше монархов. После долгого моления о даровании победы над красными, Дени-кин пропустил войска и поехал на банкет. Шампанское лилось рекой, провозглашались бесконечные тосты. Де-никин беседовал с Май-Маевским: — Как ни говорите, Антон Иванович, нам приходится считаться с силой красных. Недавно я просматривал в «Осваге» картину «Выпуск красных курсантов», где Под-войский перед выпуском говорил напутственную речь. Представьте, какая образцовая дисциплина! Это не то, что было раньше: настоящие юнкера! Откуда у Троцкого такой талант в военном деле?! Надо отдать справедливость, у него есть организаторские способности, — сказал Май-Маевский. Деникин тупо посмотрел на бутылки с шампанским, потом, слегка повернувшись и качнув головой, с озлобле-нием ответил: — Да, эта жидовская морда имеет большую голову! Если бы он попался в плен, я бы не иначе, как в Москве, произвел его в генералы и повесил на площади. — И, по-молчав, добавил: — Два заправилы — Ленин и Троцкий. Один управляет, другой уговаривает тыл. Генералы смолкли. — Ну их ко всем чертям, давайте выпьем за скорейшее прибытие в Москву, — предложил Деникин и чокнулся с Май-Маевским. Прощаясь, Деникин озабоченно распорядился: — Вы все-таки, Владимир Зенонович, не очень-то дви-гайте ваши доблестные части. Колчак подходит к Вятке, перейдет Волгу, займет Нижний-Новгород, а там и Москва. Мы можем остаться за бортом, пусть его немного осадят. А Москву мы всегда успеем взять.
Dobrovolec: ШКУРО ПРОИЗВОДИТ СЕБЯ В ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТЫ #_1_52.jpg Генерал Андрей Григорьевич Шкуро Когда генерала Покровского произвели в генерал-лейте-нанты, Шкуро пришел к Май-Маевскому в кабинет и еще с порога закричал: — Отец, что это значит?! Покровский произведен, а я что, хуже его, что ли? Завтра к девяти часам произ-вести меня в генерал-лейтенанты! Иначе, сам знаешь, что может получиться. Потом я тебе заявляю, пусть ставка... (тут он скверно выругался); доведут они меня, что я с кор-пусом вместо фронта поеду в Екатеринодар и кого надо повешу. — Успокойся, успокойся! Что с тобой, Андрюша? Ты был представлен вместе с Покровским, но почему-то его произвели раньше тебя. Я сегодня буду говорить по прямому проводу о положении на фронте и, в частности, справлюсь о твоем производстве. Шкуро мрачно молчал. — Андрюша, я забыл сказать... слышал такую чушь про тебя, — никак не могу поверить. Говорят: ты произ-водишь в офицеры по своему усмотрению, помимо ставки. Правда ли это?— спросил Май-Маевский. — Отец, а что если — не чушь, а действительность? Как ты на это смотришь? — засмеялся Шкуро. — Я считаю, что такое явление в армии недопустимо. Представь картину, если комкоры начнут производить самостоятельно в своих частях. Получится такая нераз-бериха, всякие награды и чины потеряют значение!—уже зло объяснил Май-Маевский. — Отец, какое имеет право Деникин производить? Я хуже его, что ли? Я так же могу производить, как и он. И в этом не вижу ничего плохого. Цель оправды-вает средства, — сказал Шкуро. — Но позволь! Почему же ты настаиваешь на своем производстве через ставку? Ты мог бы надеть погоны, какие тебе нравятся, и все дело. — Нет, отец, ты меня не понимаешь. Мы в трех со-снах заблудились. Старшинство необходимо. Я же не произвожу в генералы, — это дело ставки. Но произвести в хорунжие и есаулы — это другое дело. Тут уже ничего не поделаешь: нужно, и делу конец, — твердо сказал Шкуро. — Нет, нет! Я с тобой не согласен. Ты меня прости, это — произвол. Зачем нужны формальности твоего произ-водства? — раздражался все больше Май-Маевский. — Ха-ха-ха, я не хочу разговорчиков: «Шкуро произ-вел себя в генералы». Когда по моему положению мне нужно было быть полковником и генералом, я, будучи на Кубани, сказал раде: произвести меня! И моментально был генерал-майором. Хотя и артачились немного, но это не важно. Никто не может сказать, что я сам себя произвел. Меня произвела рада. — Другими словами, ты, пользуясь давлением на раду, сам себя произвел, — засмеялся Май-Маевский, Шкуро встал с кресла, самодовольно улыбаясь: — Оставим эти ненужные разговорчики. Повторяю: цель оправдывает средства. Лучше скажи, где думаешь провести сегодня время? Не поедешь ли ты к добрым армянам? (крупные богачи в Ростове), — сказал Шкуро. — А тебя, что, приглашали? — иронически спросил Май- Маевский. — На что! — смеясь, ответил Шкуро. — Чудишь ты, отец. Те времена прошли. А на что у меня Федька? Встал я сегодня утром и думаю, где бы хорошо время провести? Крикнул: «Федька, бери машину, поезжай к армянам и скажи, что генерал Шкуро в три часа при-едет в гости». Вот и дело. А ты думаешь, отец, не при-готовят ликерчики? О, все на ять будет: музыка, де-вочки. Что то особенное! — С удовольствием бы, Андрюша, поехал, но у меня много оперативных дел. Шкуро перебил: — Брось, отец! У тебя вечно операция и операция. Не торопись: в Москву всегда сумеем попасть. Ты знаешь, отец, если хочешь, я сразу буду в Москве. Твой Мамон-тов против меня ничего не стоит. — Что ты, Андрюша, шутки, что ли, шутишь?! Ну, про-рвешь фронт, я в этом не сомневаюсь, пойдешь вперед, даже славируешь, так что попадешь в Москву, ну а потом? — А потом три дня попьянствую, повешу кого надо, и пулю в лоб. — Но ведь это безумие! Сам погибнешь и корпус погубишь. — А для чего мы живем?! За такие минуты удоволь-ствия я всегда готов жизнь отдать. Но мы с тобой за-говорились долго. Если хочешь, то я Федьку пришлю. Он тебя отвезет на вечер. — Нет уж, Андрюша, поезжай ты. А я, сказал тебе, очень занят. В следующий раз с удовольствием. Выйдя из кабинета, Шкуро крикнул: — Федька, машина готова? — Есть! Я посмотрел в окно. Кубанцы подняли шашки на под-вес. Шкуро садился в автомобиль и наказывал своему адъютанту: — Федька, ты такой же караул ставь всегда и везде, где я остановлюсь. Машина тронулась. Шкуро полулежал на мягких по-душках авто, шинель распахнулась, бандит выставлял на-показ красную подкладку. После ухода Шкуро, Май-Маевский впал в раздумье, выкуривая папиросу за папиросой. Встав, прошелся по комнате, обернулся ко мне: — Скажите машину подать и позовите ко мне Прокопова. Мы сейчас поедем в штаб. В штабе Май-Маевский подошел к прямому проводу. — У аппарата Деникин. — У аппарата Май-Маевский. — Здравия желаю, ваше превосходительство. Я только- что говорил со Шкуро: его необходимо по телеграфу произвести в генерал лейтенанты. Я ему сказал, что он с Покровским представлен одновременно. Я думаю, Антон Иванович, производство роли не играет. Вы поймете меня. Дела на киевском направлении очень успешны. Падение Киева — вопрос ближайших дней, необходимо по-торопиться с обмундированием. По взятии Киева, я выеду туда. — Владимир Зенонович, вам направляется обмундиро-вание. Я твердо уверен: с падением Киева последует па-дение и ряда других городов. Относительно Шкуро, я сейчас же отдам распоряжение произвести его в генерал-лейтенанты. Велю передать это распоряжение по теле-графу. Желаю вам полнейшего успеха. Спустя несколько часов штаб армии получил теле-грамму Деникина о производстве генерала Шкуро в гене-рал-лейтенанты. Эта телеграмма была немедленно пере-дана Шкуро. Самовластный бандит надел приготовленные заранее погоны с тремя звездочками и отдал распоряже-ние своему корпусу праздновать три дня. Алъютант Федька объехал кое-кого из генералов, приглашая на «торжество по случаю назначения». В гостинице «Метрополь» собрались все артистические знаменитости, и с приездом генерала Май-Маевского от-крылся банкет. Раскаты нескольких оркестров духовой музыки сливались с пьяными выкриками, шумом моторов и резкими рожками автомобильных сирен в фантастиче-ский концерт, от которого уставали барабанные пере-понки. Шкуро сидел на большом диване. На его коле-нях уютно устроились две молодые женщины с бокалами в руках. Шею бандита обвили руки известной певицы Плевицкой. Шкуро, полупьяный, сказал: — Надюша, легче! Задушишь... Плевицкая, смеясь, отвечала: — Я тебя люблю больше всех! И осыпала Шкуро горячими поцелуями. В разгаре этого «пира во время чумы», на улице про-тив «Метрополя» собралась большая толпа граждан. В атмосфере, насыщенной алкоголем, на балконе вто-рого этажа гостиницы появился генерал Май-Маевский. Он произнес короткую речь, кончив ее словами: — Россия создается кровью Добровольческой армии и будет опять великая, неделимая. Ура! Вышел и Шкуро. Покачиваясь, крикнул: — За великую Россию! Ура! После его речи стали выступать по очереди пьяные ораторы. Толпа харьковской буржуазии, не давая окон-чить речь оратору, кричала беспрерывно в неописуемом энтузиазме: — Ура! Ура! Ура! А в это время корпус терцев и кубанцев генерала Шкуро пьянствовал и дебоширил. Начальство не обра-щало никакого внимания на их безобразие. Пьяные терцы и кубанцы с гордостью заявляли: — Мы обмываем третью звездочку нашего батько Шкуро! В «ОСВОБОЖДЁННОМ» КИЕВЕ Через три дня прибывший в Ростов Май-Маевский поехал на скачки. Здесь собралась вся ростовская буржуазия, которая устроила шумную овацию генералу. В этот момент Май-Маев;кий получил телеграмму о взятии Киева. Обращаясь к буржуазии, он сказал: — Граждане, Киев взят. Да здравствует единая великая Россия! Прогремело в ответ многотысячное, несмолкаемое «ура». В ложу, где сидел Май Маевский, принесли несколько роскошных букетов. В Киеве буржуазия устроила Май-Маевскому бурную встречу. На параде генерал произнес длинную речь, за-кончив словами: — На груде развалин строится новая великая Россия. После парада мы поехали в Киево Печерскую лавру. Нас встретили монахи и повели в пещеры лавры. В узких подземных коридорах, в боковых стенных выемках, в дорогих парчевых тканях хранились мощи. Здесь почивали Варфоломий, Илья-Муромец и двенадцать братьев под стеклом в небольшом ящике... Все они были чудотворные! Май-Маевский остановился и спросил: — Когда были большевики, неужели они оставили все в порядке и не трогали мощей? Митрополит, указывая на мощи, сказал: — Ваше превосходительство, мощи по закону нельзя раскрывать, но вы являетесь правителем России. И его императорское величество, посещая лавру, тоже поинтересовался мощами.- #_2.jpg П. В. Макаров в вагоне ген. Май-Маевского. Вот перед нами мощи, — при этом монах показал на один из великолепных гробов, где ле-жало нечто человекоподобное, в светлых пеленах. Когда прибыли большевики, то в пещеру вошли два матроса и хотели вскрыть мощи. Едва они коснулись святыни — случилось чудо: руки у них парализовались, уста оне-мели. Мы перевезли грешников в общежитие монахов, где, после двух недель мучения, они умерли. Мы похоро-нили несчастных за оградой у входа на кладбище. Май-Маевский внимательно слушал, и чуть заметная улыбка играла на его губах. А монах разливался со-ловьем: — Под воскресенье Христово приходит сюда отец Абрамий и говорит: «Христос воскресе», а ему в ответ отвечают: «Воистину воскресе». Май-Маевский попросил вскрыть мощи. Монах долго молился, прося всевышнего отпустить ему грех, который сейчас совершит, потом взял ножницы и осторожно снял покрывало. Взорам присутствующих представился почерневший череп, как бы обтянутый кожей или выкрашен-ный черной краской. Черны были и руки; кисти руки мне показались очень тонкими и неодинаковыми. В узком проходе монах обратил наше внимание на углубление в медной плите. В углублении дрожала вода, а возле стояла небольшая миска, тоже наполненная во-дою. Митрополит зачерпнул серебряной ложечкой и под-нес Май-Маевскому: — Это целительная вода от всех болезней. Выпейте одну ложечку, ваше превосходительство. Генерал, не желая компрометировать монахов своим отказом, раскрыл рот и выпил жидкость, как противное лекарство. Митрополит рассказывал о происхождении «святой водички», а Май-Маевский незаметно отвернулся и выплюнул остаток воды на мощи. Обход продолжался около часа, после чего нас всех пригласили к митрополиту на «скромную трапезу». По обыкновению полились рекою вина всех сортов, кончая шампанским и ликерами. Не умолкали тосты в честь великой России. За красивыми словами скрывалась лич-ная заинтересованность. После обеда Май-Маевский принял у себя генерала Бре-дова, который высказал свой взгляд на петлюровцев и большевиков: — Они нам не страшны, поскольку мы имеем общую цель борьбы с красной заразой. Но повадки петлюровцам не следует давать, так как они нарушают принципы строи-тельства единой России. С большевиками я борюсь ре-шительно, пощады не даю. С падением ближайших к Киеву городов, большевики сами по себе утихомирятся. Май-Маевский предупредил: — Гвардейские части поют открыто гимн; что считаю преждевременным. Необходимо пресечь это пение в це-лях приближения победы. — Понимаю, ваше превосходительство, постараюсь пред-принять меры в этом направлении. А теперь, не желаете ли поехать в государственный театр? Ставят «Фауста». Театр был переполнен. Появление Май-Маевского в ложе, где когда-то сидел Николай II, вызвало бурю восторгов. Буржуазия и военщина не уставала посылать в ложу гене-рала цветы. Май-Маевский крикнул; — Граждане города Киева! Приветствую вас с осво-бождением Киева от красной нечисти. Недалек тот день, когда многострадалица Россия опять будет великой и не-делимой. Раздался взрыв рукоплесканий и загремело «ура». Когда возбуждение несколько стихло, Май-Маевский приказал начинать представление. Артисты почтительно поклонились Май-Маевскому; так же они кланялись когда-то Николаю II. Май-Маевский рассеянно слушал оперу; он с генералом Ефимовым вспо-минал убийство Столыпина, указывая при этом на кресло, где сидел министр, и направление выстрела Богрова. Когда разговор коснулся жертв чрезвычайной комиссии, Май-Маевский распорядился: — Отдайте распоряжение «Освагу» путем широкой аги-тации оповестить население о зверствах большевиков. Можно разукрасить события. Это необходимо сделать как можно скорее, потому что вызовет озлобление насе-ления против красных. — Я завтра утром все сделаю, — ответил генерал Ефи-мов. На следующий день Май-Маевский принимал представи- вителей дворянства. После приема был дан блестящий банкет. УСТАНОВЛЕНИЕ СВЯЗИ СО СВОИМИ По возвращении в Харьков, я нашел письмо на мое имя от старшего брата Владимира из Севастополя. Военные действия надолго прервали нашу переписку. Я несказанно обрадовался письму и, забыв все окружа-ющее, углубился в чтение. Брат убедительно просил приехать к нему на несколько дней по очень важному, неотложному делу. Брат состоял членом РКП (б), и я не сомневался в серьезности дела. Не теряя времени, я отпросился у генерала на две не-дели, под предлогом болезни матери. Через сутки я ра-достно здоровался с братом. Владимир с удивлением посмотрел на мой мундир. Насмешливо улыбнувшись, поинтересовался: — Каким образом ты — капитан? Я, смеясь, ответил: — Это надо уметь: из газетчика сделаться прапор-щиком. Быть организатором Красной армии, попасть в плен к белым и стать капитаном и адъютантом Май-Маев-ского. — Я рассказал мои похождения и о том, как тщетны были мои усилия связаться с ростовскими большевиками. Брат облегченно вздохнул: — Павлуша, а я думал вначале, что ты изменил на-шему делу; продался за блеск «мишуры». Я счастлив, что ошибся. Тебе необходимо установить связь с нашими. Тогда можно работать. Ты не догадываешься, зачем я вызвал тебя? — Ясное дело! Знаю хорошо, что приехал к тебе не для одних радостей свидания. Брат рассказал, что ему не удалось уехать с отсту-пающими товарищами из-за поломки машины на шоссе, в 15 верстах от Севастополя. Нельзя было итти ни вперед ни назад; пришлось несколько дней скрываться в пещерах инкерманских скал. Возвратясь в город, он заметил, что за ним началась слежка; два раза немцы делали у него безрезультатный обыск. — Положение создалось критическое, — продолжал брат, — я не могу работать, потому что каждый мой шаг известен. И не могу бездействовать, когда так нужна наша работа. Я должен ехать с тобой в Харьков. Ты устроишь меня в штаб, и мы будем вместе работать. После долгой беседы, наметив план действий, мы по-ехали в Харьков. На харьковском вокзале я увидел Май-Маевского. Он, по обыкновению, участвовал в ка-ком-то торжестве. — Капитан, как здоровье вашей мамаши? — Поправляется, ваше превосходительство. На лице Май-Маевского отражалось плохое настроение. Нужно было выбрать удачный момент. Вечером брат от-дыхал, а мы с генералом поехали в гости к известным харьковским богачам Жмудским. На следующий день, разобрав оперативные сводки, я вышел в приемную Май-Маевского. Меня обступили зо-лотопогонники и штатские. Почтительно, наперебой, проси-тели сообщали свое звание, фамилию, дело, просьбы доложить командующему армией. Не глядя на все эти за-искивающие, ожидающие лица, я бросил привычное: — Подождите, доложу! Прошел в кабинет Май-Маевского. Генерал сидел, раз-валившись в кожаном кресле. Он опирался на левую руку и бессмысленно глядел на папки с докладами. — Капитан, скажите всем, что сегодня приема нет: я занят оперативными делами. — Ваше превосходительство, среди ожидающих — губер-натор Щетинин. Просит принять по неотложным делам,— отрапортовал я. Генерал сделал кислую гримасу и с досадой сказал: — Ну его к чорту! У него вечно «неспокойно в губернии». Дрожит за свою шкуру. Начнет пискливым голосом: «то там, то тут назревает опасность». А сам мер принять не может. Пусть придет завтра. — Слушаюсь, ваше превосходительство. Еще просит принять по личному делу княгиня Осланова. — Пусть войдет. После этого я буду завтракать. Осланова пришла просить о переводе мужа в другую часть. Генерал очень любезно ее принял, а меня попросил выйти. Спустя полчаса раскрасневшаяся княгиня с опу-щенной головой вышла из кабинета. Я спросил ее: — Генерал сделал для вас что-нибудь? Она прошептала: — Да, я очень благодарна, — и ушла. В это время раздался звонок. Генерала в кабинете не было, через открытую дверь я увидел его в спальне, он сидел за маленьким столиком и пил водку. — Принесите и прочтите сводки, — приказал генерал. — «За одни сутки белые потеряли шесть тысяч людей». Генерал буркнул: — Не важно, пополнятся! Я продолжал читать: — «Корниловцы успешно продвигаются в орловском на-правлении. Занят ряд селений. Красные не выдерживают натиска, поспешно отступают, но местами оказывают упор-ное сопротивление...» Генерал, как бы не слыша, углубился в размышления, устремив свой взор на постель и допивая водку. — Довольно читать, — оборвал он меня: — я и без сводок знаю все, что делается... А вы заметили, капитан?.. Аня во мне души не чает... Я сильно был пьян и совсем не помню, как уехал. Благополучно все? — Так точно, ваше превосходительство. Князь Адамов и сам Жмудский помогли усадить вас в автомобиль. А Анна Петровна, по-моему, вас очень любит. Доказательство — целый ряд примеров. Она ревнует к каждой женщине. Когда вы уезжали, просила передать: сегодня вечером быть у нее. — Хорошо, вечером поедем. Я сейчас лягу спать. Если придет начальник штаба, скажи ему: пусть придет завтра. — Слушаюсь. Генерал позвонил, вошедший ординарец Франчук стал раздевать и укладывать генерала в постель. В приемной дежурный офицер по штаб-квартире доложил, что меня ожидает брат. Мы с братом заперлись в моей комнате и долго совещались о наших планах. Играть роль пору-чика Владимир наотрез отказался, ссылаясь на незнание офицерской среды. Тогда я предложил ему числиться младшим унтер-офицером из вольноопределяющихся, на что брат согласился. Мы прошли в оперативную комнату и по карте, усеянной разноцветными флажками, долго рассматривали общее положение фронта. Задребезжал те-лефон: #_3.jpg Адъютант ген. Май-Маевского за «работой» (снято в особняке Жмудских, у оперативной карты). — Квартира генерала Май-Маевского. Адъютант командующего слушает. — Павел Васильевич, говорит начальник штаба. Генерал может меня принять? — Ваше превосходительство, генералу нездоровится. У вас что-нибудь важное? — Да... Когда генерал проснется, скажите ему, что я разработал новую операцию. Необходимо ехать сегодня в киевском направлении. — Слушаюсь, доложу. О результате сообщу по теле-фону. Повесив трубку, я вызвал по городскому телефону квартиру Жмудских. К телефону подошла Катя Жмудская. Эта немного легкомысленная девушка относилась ко мне благосклонно. А Май-Маевский ухаживал за Анной Пе-тровной, приемной дочерью Жмудских. Через Катю Жмуд-скую я имел большое влияние на Анну Петровну, а последняя заставляла Май-Маевского исполнять все ее прихоти. Мы условились с Катей, чтобы Анна Петровна пригласила Май-Маевского по телефону вечером к себе. Кончив разговор, я напомнил брату; При появлении Май-Маевского вытянись по-военному, отвечай: «так точно», «никак нет». Не проговорись: «да», «хорошо». Генерал сидел у стола за Диккенсом, когда я почти-тельно вошел в кабинет: — Как ваше самочувствие, ваше превосходительство? — Немного голова болит. Настроение паршивое. — Ваше превосходительство, ко мне приехал мой брат Владимир. Он не успел кончить военное училище вслед-ствие революции, так и остался младшим унтер-офицером из вольноопределяющихся. Разрешите зачислить его на службу в конвой или охранную роту. — Чудак вы этакий! Скажите дежурному генералу, чтобы он его зачислил в ординарцы для личного моего сопровождения. Где ваш брат? Позовите его. — Благодарю, слушаюсь. Генерал протянул руку Владимиру и пригласил его сесть. Расспрашивал, отчего он до сих пор не офицер. Брат, подготовленный мною, рассказал генералу свои похождения из тысячи одной ночи. Телефон прервал приятную беседу. — А, это ты, проказница... так, так... конечно... обязательно... даю слово... в шесть обязательно... Генерал, улыбаясь, повесил трубку. — Ваше превосходительство! Начальник штаба переда-вал по прямому проводу о новом плане операций. Вам нужно выехать на фронт киевского направления сего-дня же. — Скажите ему, капитан, что я сам знаю, когда про-водить новую операцию и когда выезжать. Пусть придет с докладом завтра. Позовите Франчука и прикажите через полчаса подать машину. Затем Май-Маевский приветливо сказал брату: — Вы сегодня зачисляетесь моим личным ординарцем. Приступите к исполнению своих обязанностей. Инструкции не сложны, спросите у брата. Вставая, добавил: — Капитан, возьмите брата с собой к Жмудской.
Dobrovolec: ГЕНЕРАЛ В КОМПАНИИ И НА РАБОТЕ Спустя десять минут мы приехали к Жмудской. На-встречу вышли: сам Жмудский, Катя, Анна Петровна и молодой инженер, муж одной из дочерей. Стол был уже накрыт. Май-Маевский не любил долго засиживаться за пустыми разговорами. Он жмурился, неохотно и не-связно отвечал на вопросы, а за едой был весел, любезен, остроумен, неизменно овладевая вниманием всего общества. Жмудские хорошо знали эту манеру генерала. Не успел Май-Маевский раздеться, — к нему подошел хозяин и, взяв под руку, повел к столу. Зазвенели бокалы, завязался легкий разговор, смех. Бесконечно чокались, много раз сменялись кушанья, вина. Часы летели незаметно, и, когда часовая стрелка показала два, генерал был уже сильно пьян. Он сидел, покачиваясь, в кресле и весело смотрел на свою «обожаемую Аню». Заметив, что генерал начи-нает терять рассудок, я предложил князю Адамову и брату увезти генерала. С большим трудом мы втиснули грузное тело в автомобиль. Генерал проснулся в 11 утра. Приемная была перепол-нена важными персонами. Я вошел к генералу. Он сидел одетый на постели. Подойдя к зеркалу, генерал пробурчал: — Ну и вид же у меня, точно я десять ночей не спал! — Так точно, ваше превосходительство. Вам необходимо выпить стаканчик, тогда вы придете в нормальное состояние. #_4.jpg 1 — «Младш. унт.-офицер из вольноопределяющихся» В. В. Макаров. 2. — Франчук и 3,-Прокопов - ординарцы. 4. — Понасенко — офицер конвоя — Ты прав, скажи Прокопчику, чтобы принес стаканчик водки и чего-нибудь острого. Много ли народу меня ожидает? — Так точно, много, но все по ерундовским делам. — Ох, как они мне надоели! Пошли их ко всем чертям! Начальник штаба здесь? — Так точно. Прокопчик принес водку, маслины и сыр. Генерал выпил несколько глотков, закусил маслиной. — Проси начальника штаба. Генерал Ефимов доложил о положении на фронте и сообщил, что в Харьков едет глава великобританской миссии по делам России, генерал Брикс. Май-Маевский отдал распоряжение выставить для встречи Брикса почетный караул из корниловцев. Об операции Ефимова Май-Маевский не хотел слушать. — Это не так важно. Можно потом, а сейчас будем встречать Брикса. Что-то он нам скажет хорошего? По уходе начальника штаба, я доложил: — Просят принять: губернатор Щетинин и полковник Щукин. — Щетинину скажи, что главноначальствующий прика-зал городу быть в образцовом порядке в виду приезда гене-рала Брикса. Полковника Щукина проси. Для остальных приема нет. Я вышел в приемную; графы, князья и привилегирован-ная аристократия кинулись навстречу, прося доложить генералу. Я не мог отказать себе в удовольствии окинуть их небрежным взглядом и вызывающе сказать: — Генерал занят, приема не будет, за исключением губернатора Щетинина и полковника Щукина. Щетинину я передал приказание генерала в одной из смежных комнат, а полковника Щукина провел в кабинет. — Здравия желаю, ваше превосходительство, я к вам по важному делу. — Щукин мигнул на меня Май-Маевскому, но генерал сказал: — Ничего, можете говорить при адъютанте. — Разрешите доложить, у нас в штабе армии, повиди-мому, несмотря на все принятые меры, работают комму-нисты. Об этом говорят почти на всех перекрестках Харькова! Исчезают оперативные сводки, распускаются разнообразные слухи, ведется усиленная агитация. Кто-то старается подорвать ваш авторитет. Генерал, молча выслушав полковника Щукина, твердо сказал: — Полковник, о моем авторитете вы меньше всего беспокойтесь. Больше уделяйте внимания войсковым частям. Да будет вам известно, в настоящее время армия на восемь-десят процентов состоит из пленных, что является посто-янной угрозой: при малейшей неудаче армия может лопнуть, как мыльный пузырь. Вот там-то ищите, искореняйте заразу разложения. Остальное ерунда! — Ваше превосходительство, подпишите смертные при-говоры уличенным в большевизме. Генерал, не рассматривая, подписал: «Утверждаю. Май- Маевский». Я возмутился. Когда полковник Щукин ушел, я не сдер-жался : — Ваше превосходительство! Как же вы подписываете, не читая? Ведь из-за личных счетов могут подсунуть лю-бой смертный приговор. О Щукине ходят плохие слухи. — Что вы мне ересь говорите, капитан! Я ему верю, а красной сволочи пощады быть не может. Позовите лучше Франчука. Я позавтракаю, а потом поедем встре-чать Брикса. Я успел перемолвиться с братом о сообщениях Щукина. Оперативные сводки мы в то время еще не уничтожали; повидимому, в штабе кто-то, кроме нас, работал под-польно. Подали машину, и на Сумской мы встретили четыре автомобиля с англичанами. Май-Маевский встретил Брикса и повел по фронту выстроенных войск. Англичанин шел впереди, а Май-Маевский, как подчиненный, сзади. Брикс на ломаном русском языке крикнул: «Здравствуйте, герои- корниловцы !» — Здравия желаем, ваше превосходительство, — отве-тили войска, а буржуазия неистовствовала: — Ура! Ура-а! Брикс разговаривал с Май-Маевским по-французски, с его длинного лица не сползала самодовольная улыбка. После церемониального марша, Брикс с Май-Маевским уехали в штаб армии (в гостиницу Гранд-отель), на бан-кет. Сюда собрались высшие чины штаба, духовенство и особо привилегированная аристократия. Все внимание было сосредоточено на Бриксе, точно он был правителем России. Шампанское лилось рекой, произносились бесконечные тосты. Музыка играла английский гимн, кричали «ура» королевскому правительству. Брикс пил очень мало; вы-ражение лица говорило о том, что он чувствовал себя хозяином, а присутствующих милостиво соглашается счи-тать своими слугами. Но дикая пляска джигитов с кин-жалами расшевелила даже высокомерного англичанина. Он пришел в восторг. После банкета высокого гостя по-везли в государственный драматический театр. Опять овации и цветы от буржуазии. Во время действия я шепнул генералу: — Ваше превосходительство. Вероятно, генерал Брикс любит цыган, а в «Буффе» имеется сейчас хороший хор. Май-Маевский обрадовался: цыгане были его любимым развлечением. Мы уехали в «Буфф» со второго действия. Князь Адамов, посланный раньше, приготовил генералам встречу. Мы подкатили к ресторану, и оркестр грянул патриотический марш. Прохожие останавливались и озло-бленно смотрели на пьяную ватагу. Брикс с Май-Маевским разошлись и полураздетым женщинам за восточные танцы бросали большие деньги. В пьяном угаре и пляске офи-церьё орало вместе с цыганами: «еще раз, еще раз, еще много, много раз...». В это время на фронте рекою лилась кровь. Май-Маевского и Брикса уложили в автомобиль в не-вменяемом состоянии и развезли по квартирам. На другой день в саду, в здании коммерческого клуба, собрались все гражданские власти и представители буржуазного обще-ства. Генерал Брикс произнес приветственную речь на английском языке. Слушатели осыпали Брикса вопросами о положении на юге России; переводчик еле справлялся. Брикс спросил: «Есть ли у вас сырье и в каком коли-честве?..», — больше он ничем не интересовался. Из клуба генерал Брикс пригласил Май-Маевского к себе на интим-ный вечер. За столом Брикс торжественно сказал: — Владимир Зенонович, от имени своего правительства поздравляю вас со званием «лорда». За вашу доблесть и новую стратегию вы награждаетесь орденами св. Михаила и Георгия. Ваш вензель будет отныне красоваться в церкви св. Михаила в Лондоне. Подняв стакан с виски, Май-Маевский в сильно возбу-жденном состоянии засвидетельствовал свою преданность английскому королю Георгу в лице ген. Брикса. Брикс пообещал выслать ордена в ближайшем времени. Разговор генералов принял совсем дружественный характер. А мы с адъютантом англичанина беседовали о способах борьбы белых и красных. На другой день я спросил генерала: — Ваше превосходительство, как видно, Брикс остался доволен. О чем вы говорили? Май-Маевский был в хорошем расположении и с улыбкой ответил: — Они Россией интересуются постольку, поскольку имеют личьые выгоды. Англичане — народ хитрый! Заме-нить гарнизонную службу цветными войсками Брикс кате-горически отказался, ссылаясь на одесский случай. Англи-чан интересует исключительно экспортный вопрос. Брикс уехал, а Май Маевский отбыл на фронт орлов-ского направления. Вблизи станции Глазуновка стояли колонны корниловцев. После оглушительного «ура» и тор-жественной встречи генерал громко спросил: — Доблестные корниловцы сколько верст до Москвы? — Четыреста. — Четыреста двадцать. — А сколько корниловских переходов? — Двадцать! — Восемнадцать! Май-Маевский громко крикнул: — За восемнадцать — ура! — Ура, ура, ура! — прогремело в ответ. На обратном пути в Харьков Май-Маевский разговари-вал с генералом Ефимовым. — Подъем у корниловцев есть. Продвигаемся быстро. Если красные не учтут момент, — успех обеспечен. Судя по газетам, Каменев все силы бросил на Колчака. Меня пугает, как бы эти силы не обрушились на нас. — Владимир Зенонович, я предполагаю, Деникин учи-тывает положение на колчаковском фронте. Еще ряд ударов вызовет у красных панику, и они безусловно бу-дут принимать меры к приостановке нашего движения. — Плохо, что у нас нет резервов, которые можно было бы бросить, вслучае нажима, — сказал Май Маевский. — В этой войне нужно иметь сноровку. Бои идут исключительно по линиям железных дорог, и резервы необходимы. Скажите, Владимир Зенонович, ваше мнение о Брусилове? Мне кажется, он играет большую роль у красных? — Помимо Брусилова, у красных служат Гутор, Клембовский, Поливанов, Заиончковский и много других генера-лов. Все они, по занятии нами Москвы, будут оправды-ваться невозможностью перехода. Несомненно, Брусилов помогает Троцкому. Я удивляюсь, почему Деникин цере-монится с ген. Болховитиным? Такого мерзавца давно нужно было повесить. Он послужил бы хорошим приме-ром для тех, кто находится в Совдепии и служит крас-ным. — Я также не понимаю Деникина. Колчак просил офицеров. Почему не послать? Небольшой ущерб для нас. — Конечно, хорошо занять Москву прежде Колчака, — раздумчиво сказал Май-Маевский: — я с этим согласен. Но представьте картину, если нам не удастся. Ведь вся вина ляжет на Деникина и Романовского. — Да, Владимир Зенонович, я с вами согласен. Веро-ятно, Деникин уверен в успехе. — Ваше превосходительство, прибыла делегация от горнопромышленников, желающих поднести вам шашку, — доложил я Май-Маевскому. В садике штаб-квартиры тотчас же выстроилась почет-ная рота с оркестром. Май-Маевский вышел в садик. Через несколько минут появилась делегация, возглавля-емая капиталистом Рябушинским. Оркестр заиграл марш, и Май-Маевскому была вручена шашка. После церемонии состоялся роскошный обед из личных сумм Май-Маевского (в его распоряжении было двадцать миллионов). После обеда генерал долго любовался шашкой. А на этой шашке была выгравирована надпись: «Генералу Май-Маевскому, Владимиру Зеноновичу, от горнопромышленников юга России». «Георгий Победоносец когда-то ударом меча сразил змея, мы твердо верим, что Вы так же, как и св. Георгий, покончите с большевизмом. «От героической борьбы в Донецком бассейне — к бы-строму продвижению к нашей матушке России — Москве», История этой шашки началась в бытность Май-Маев-ского в Ростове. На банкете в Европейской гостинице ко мне обратился известный миллионер Рябушинский со словами: — Скажите, капитан, что если мы преподнесем ген. Май-Маевскому какой-либо подарок? Как он на это по-смотрит ? Случай был подходящий, и я, не задумываясь, ответил: — Ему необходимо поднести золотую шашку. Я обешал подготовить почву. Выбрав минуту, я ска-зал Май-Маевскому. — Ваше превосходительство, вас очень любят горно-промышленники и в знак солидарности, а также за борь-бу в Донецком бассейне хотят преподнести вам шашку. Клинок ее имеет большую давность: он, кажется, принад-лежал раньше какому-то видному мусульманскому вождю. Май-Маевский изъявил свое согласие. На другой день я передал Рябушинскому, что рукоятку и ножные кольца шашки необходимо вылить из золота, а клинок достать старинный. — Если такого не окажется, — добавил я смеясь; — надо сделать его старинным! После поднесения Май-Маевскому шашки Владимир на-чал распространять слухи, что Май Маевский под видом подарков собирает золото. Подобный подарок ему пре-поднесли «Белозерцы»: золотой портсигар, усыпанный доро-гими камнями. В беседах с братом я предлагал уничтожить несколько генералов, в том числе и Май-Маевского путем взрыва или отравления. Это было бы не трудно организовать. Вла-димир был против террора: — Такие меры никуда не годятся: вместо Деникина и Май-Маевского будут другие, не лучше их. Нет, нужно подрывать их авторитет, чтобы внести дезорганизацию, чтобы рядовое офицерство и обманутые солдаты потеряли веру в своих вождей. Чем больше оргий будет в высших сферах, тем скорее наступит крах. Одновременно с этим нужно уничтожать оперативные сводки. Эту работу я беру на себя. Через несколько дней, в период интенсивнейшего на-ступления белых по всему фронту, стало необходимым от-влечь Май-Маевского от оперативной работы. Вечера у Жмудских уже не давали результатов. Я ре-шил использовать для этой цели офицерство. Поехал в гостиницу к полковнику Туркул, который регулярно приезжал с фронта на два-три дня «отдохнуть». Я рас-сказал Туркулу, что командующий за последнее время очень грустен: его необходимо развлечь. — А придет ли командующий к нам в ресторан? —— Об этом можете не беспокоиться, — уверенно отве-тил я и условился с ним, как нужно действовать. Полковник Туркул послал со мной группу офицеров. Я бодро вошел в кабинет генерала: — Ваше превосходительство! Вы не можете себе представить, как уважает вас офицерство. Оно скоро будет носить вас на руках. Недаром они называют вас вторым Кутузовым. Сейчас прибыли представители Дроз-довского полка и очень просят вас пожаловать на скром-ный обед. По лицу Май-Маевского пробежала довольная улыбка. — А удобно ли мне ехать к ним и куда? — Обед будет в Гранд-отеле, внизу, где наш штаб. Ваш приезд для них будет большой радостью. Ваше от-ношение к офицерству — для них все. В ваше распоря-жение они сознательно вверяют свою жизнь. Май Маевский приказал офицерам войти. Приветливо встал с кресла, поочередно пожимал руки, а офицеры робко пригласили командующего обедать. Для виду Май- Маевский сослался на неотложную работу, но после вто-ричной просьбы, — согласился. Через два часа началось кабацкое веселье. Когда Май-Маевский нагрузился, я спросил: — Ваше превосходительство, не пригласить ли началь-ника штаба? Генерал пьяным голосом ответил: — Да, да, нужно... Хорошо, что напомнили... это необходимо... позовите его... Вскоре явился генерал Ефимов. Май-Маевский предло-жил ему садиться, тот, поблагодарив, отказался, ссылаясь на работу. Май-Маевский махнул рукой: — Не бойтесь. На фронте все благополучно. Начальник штаба пробовал было заговорить, но Май-Маевский, взяв его за руку, усадил его в кресло и потянул стакан с водкой. Спустя час Ефимов был пьян. Ша-таясь, он попрощался с Май-Маевским, а генерал остался пировать до поздней ночи. Как всегда, пьяного генерала вынесли на руках и от-везли на квартиру. Пьянство самое дикое и разнузданное господствовало в офицерской среде. Под пьянку проходили безнаказанно многие преступления. Случалось, банкет обходился до полумиллиона. ШТАБ-КВАРТИРНЫЕ ИНТРИГИ Обычным явлением, наблюдавшимся в отношениях между генералами, командующими частями, было соревно-вание: каждый старался опередить в чинах и положении другого. На вид они жили мирно, но это была лишь маска, за которой плелась густая сеть интриг. Учитывая их на-строение, я решил с большим риском для себя вносить разлад между видными генералами — Кутеповым, Юзефовичем. Однажды в приемную Май-Маевского является генерал Кутепов, командир 1-го Добр. корпуса (корниловцев, марковцев, алексеевцев и дроздовцев). Здоровается со мной. Я отзываю его в сторону, к опе-ративной карте, и говорю: — Ваше превосходительство, я вас знаю, как одного из выдающихся генералов. Вы командуете лучшими ча-стями Добровольческой армии, к тому же я и сам Дроз-довского полка и мне было очень неприятно слышать, что говорил командующему генерал Юзефович, — надеюсь, вы меня не подведете. Кутепов двумя руками взял мою руку, крепко пожимая ее со словами: — Что вы, что вы, я никогда вас не выдам, я очень рад, вы можете на меня рассчитывать, пожалуйста скажите. Зная хорошо, что Кутепов был тонким дипломатом, интриганом и ценил свою белогвардейскую честь, я, не сомневаясь в искренности его слов, начал осторожно ин-формировать генерала, говоря: — Ваше превосходительство, не так давно генерал Юзефович делал доклад о состоянии своего корпуса, и в частности коснулся и вашего; он говорил, что ваш кор-пус никуда не годится; наблюдаются грабежи, пьянка, не-подчинение, среди офицеров полнейшая вакханалия. Глаза генерала Кутепова загорелись злобой. Я еще раз предупредил генерала, чтобы он меня не выдавал, обещая в будущем информировать его обо всем. Кутепов крепко пожал мне руку и дал честное слово. Я направился в кабинет и доложил Май-Маевскому о прибытии генерала Кутепова. Вошел генерал Кутепов со словами: — Здравия желаю, ваше высокопревосходительство. Все генералы титуловали Май-Маевского ваше высоко-превосходительство, хотя он был в чине только лишь ге-нерал-лейтенанта. И когда я ему однажды сделал намек, почему он не полный генерал, Май-Маевский сказал: — Меня может произвести только государь император, но не Деникин, а если они меня называют с добавлением «Высоко», это их дело, я на них не обижаюсь. Май-Маевский встал, протянул через стол руку гене-ралу Кутепову, поздоровался и жестом пригласил садиться в кресло. Кутепов делал доклад о состоянии своего корпуса. Во время доклада с лица Кутепова не сходила ирони-ческая улыбка. Я очень боялся, что он может коснуться Юзефовича, но Кутепов оказался достаточно выдержан-ным — сдержал свое слово. Ушел Кутепов, а через несколько дней является Юзе-фович. Точно такой же подход с моей стороны был и к Юзе- фовичу, как и к Кутепову, но Юзефович оказался невы-держанным. Оставаясь у Май-Маевского после доклада о состоянии своего корпуса, Юзефович, прощаясь с Май-Маевским, сказал: — Ваше высокопревосходительство, если у меня есть какие-нибудь недочеты в корпусе, я их постараюсь испра-вить, но о других корпусах говорить не буду. Май-Маевский был в хорошем расположении духа, не вникнул в смысл его слов и, смеясь, ответил: — Полно, дорогой, беспокоиться. Ваш корпус один из лучших, у вас все благополучно. Юзефович ушел, а результат таков; на стыке между Донской и Добровольческой армиями, кавалерия красных произвела прорыв. Конница появилась южнее Купянска. Корпус Кутепова выдержал ряд яростных атак противника. Май Маевский поражался неудачливому медлительному маневрированию корпуса Юзефовича, и когда Юзефович явился к нему, докладывая о невозможности преградить путь кавалерии красных, приведя ряд доводов, Май-Маевский согласился с ним. При выходе, я спросил Юзефовича: — Ваше превосходительство, почему вы не поддержали корпуса Кутепова? На что он, смеясь, мне ответил: — Пусть его потреплют, у него очень хороший корпус. ХИТРАЯ МЕХАНИКА Красноармейцы, попавшие в плен, прежде всего подвер-гались тщательному осмотру «опытных» командиров, в роде Туркула или Монштейна («безрукий чорт»). Пленных выстраивали рядами, подавалась команда «смирно!» Белый командир, проходя по фронту, здоро-вался с пленными и требовал выдачи комиссаров и ком-состава. Если пленные отказывались — командир присту-пал к «осмотру». Комиссарство определялось по лицу. Отобранных выводили из строя. Они приводили ряд оправ-даний, доказывали свою непричастность к комиссарству. Эти оправдания вызывали только усмешки белых офицеров. — Вы все люди темные и ничего не знаете, а комиссарить, небось, умеете. Мнимых уличенных расстреливали. Остальных пленных отправляли в глубокий тыл на формирование, или, как бе-лые выражались, «профильтроваться». Пленные попадали в города, помещались в казармы, как бы на военную под-готовку. На самом деле, это было продолжение «осмотра». Контр-разведчики, симулируя недовольство действиями Добрармии, устанавливали настроение пленных. Смерть грозила за малейшее проявление симпатии к советской власти. Пленные жили в тылу одной мыслью, что их пошлют на фронт, где они могут свободно перейти к своим. Белые прекрасно учитывали настроение красноармейцев и прини-мали свои меры. Перед отправкою на фронт пленным выдавалось англий-ское обмундирование с вышитыми эмблемами на рукавах — череп и крестообразные кости с надписью: «корниловцы». Погоны были крепко вшиты.
Dobrovolec: СМОТР «КОРНИЛОВЦЕВ» Когда докладывали Май-Маевскому, что полк готов, он, смеясь, спрашивал: — Настоящие корниловцы? — Так точно, можно отправлять,—рапортовали началь-ники «фильтра», после чего пленных распределяли по ча-стям, вперемежку с добровольцами. На фронте мнимых «корниловцев» заставляли итти вперед, а сзади шли вер-ные сыны «Единой Неделимой» с пулеметами: при малей-шем отступлении передовые части расстреливались пуле-метным огнем. Вот почему пленные в форме корниловцев, марковцев, дроздовцев шли вперед, ведя борьбу со своими. Еще до наступления белые распустили слухи, что крас-ные не берут в плен корниловцев, марковцев и дроздовцев, расстреливая их на месте. За срыв эмблемы (хотя это трудно было сделать) грозила смерть. МАЙ-МАЕВСКИЙ НЕДОВОЛЕН — Ваше превосходительство! Полковник Щукин просит принять. Полковник Щукин доложил, что генерал Деев изобли-чен в темных сделках по заключению договоров о снабже-нии армии. — Если есть хищение, следует обратить внимание на лиц, в ведении коих находятся склады, — сказал Май-Маевский: — что касается невыгодных договоров, вы мне пред-ставите ваши данные; тогда я Деева устраню и предам суду. Пока что назначу ревизию. Путем тонкого подхода выясните срочно, где куплены Деевым крупные брильянты. А теперь скажите, как обстоит дело на заводах и фа-бриках? , — Ваше превосходительство, на заводах полное успо-коение. Замечается лишь небольшой ропот рабочих из за заработной платы и часов работы. Этому способствуют агитаторы. Я принимаю решительные меры. Надеюсь в ско-ром времени ликвидировать. — Хорошо. Оставшись один, генерал долго ходил из угла а угол, потом, остановившись, сказал: — Чорт знает, что такое! От Деева я никак не ожи-дал. Под влиянием бабы идет на преступление! Капитан, вы видели у жены Деева брильянты? — Так точно, ваше превосходительство. Ожерелье и на руках дорогие кольца. Но, может быть, они им раньше приобретены. Вероятно, у Щукина личные счеты с Деевым. — Проверю. Все выяснится, — проговорил Май-Маевский. Дверь полуоткрылась, и командир кавалерийского кор-пуса, генерал Юзефович, остановился на пороге: — Разрешите, Владимир Зенонович? — Пожалуйста, пожалуйста, дорогой! А я вас хотел вызвать. Хорошо, что приехали. Садитесь, рассказы-вайте. — Положение моего корпуса очень тяжелое, — начал командир: — обмундирования нет, наступили холода, много больных, участились грабежи. Крестьянство настроено враждебно, фураж приходится доставать под угрозой не-желательных репрессий... последнее время усилилось де-зертирство ... Май-Маевский перебил: — Сейчас же преобразовать части! Успокоить негодный элемент примерной казнью. Обмундирование, какое имеется - в наличии, прикажу выдать. Главный вопрос — это кре-стьянство. Я уже говорил с Деникиным и настаиваю на зе-мельной реформе. Повидимому, особое совещание не учи-тывает, что наш успех зависит от скорейшей реформы. Я еще раз буду говорить сегодня со ставкой. Могу вас порадовать, молодая гвардия стоит у ворот Орла; падение его приближается, оно будет в ближайшее время. Еще не-сколько хороших нажимов, — восстанут Тула и Брянск, и наша цель будет достигнута. — Владимир Зенонович, все это хорошо. Что же ка-сается моего корпуса, то положение, повторяю, серьезное. Прежде чем быть у вас, я видел Деева. Справлялся, сколько он может выдать обмундирования. Деев наотрез отказался; говорит, что всего имеется небольшое количество. Может быть, вы мне разрешите с корпусом стать на небольшой отдых? — Нет, нет! Об этом ни слова слушать не хочу. От-дыхать все будем в Москве... Теперь не время даже ду-мать об этом. Я сейчас буду говорить со ставкой. Капи-тан, поезжайте в штаб. От моего имени вызовите на два часа дня к прямому проводу главнокомандующего. Несколько позже я увидел генерала Юзефовича у на-чальника штаба: генерал был сильно расстроен. — У аппарата Деникин. — У аппарата Май-Маевский. — Антон Иванович, для успешности операции поторо-пите прислать обмундирование. Корпус Юзефовича почти раздет. Морозы захватили врасплох. Много больных с от-мороженными конечностями. Наблюдается рост дезертир-ства. Крестьянство враждебно настроено. Еще раз настаи-ваю на разрешении аграрного вопроса. — Владимир Зенонович, обмундирование выслано. Как обстоит дело в орловском направлении? Как ведет себя Шкуро? — Падение Орла —вопрос ближайших дней. Шкуро устраивает оргии и угрожает ставке. Его необходимо ото-звать в ставку, под каким-нибудь предлогом дать ему по-вышение, но только в тылу. — Я уверен, Владимир Зенонович, в успехе ваших ге-роических частей. Заблаговременно поздравляю вас со взятием Орла. Шкуро я скоро отзову. Что касается кре-стьянства,— этот вопрос разрешится в Москве. — Антон Иванович, я снимаю ответственность за мас-совые беспорядки среди крестьян: они ждут и интересуются земельной реформой. Обещания потеряли свое значение, фураж приходится брать под угрозой казни. Необходимо это учесть в интересах скорейшего завершения нашего дела. — Я не придаю этому большого значения. С крестьян-ством надо меньше считаться. Принимать меры к пред-упреждению беспорядков и не допускать ослабления власти. Остаюсь при своем мнении по этому вопросу и желаю полного успеха. Во все время разговора Май-Маевский был мрачен, по его лицу катился пот. Вернувшись в штаб-квартиру, гене-рал выпил два стакана водки и сел за стол в тяжелом раздумьи. Пришел генерал Ефимов. Май-Маевский дал ему ленту разговора с Деникиным. Когда Ефимов кончил чи-тать, Май-Маевский глубоко вздохнул: — Лукомские, Романовские губят Россию. Интриганы высшей марки, а Деникин — слабохарактерный человек, поддался их влиянию. Сегодняшний разговор с Деникиным не пройдет так; от них можно ожидать всякой пакости. Ефимов молчал, а Май-Маевский перешел на другую тему: — Как там донцы? Надо смотреть, дабы не повторилась история, подобная Купянской — Они враждебно относятся к Добрармии и не симпа-тизируют Деникину. — Если бы не Африкан Богаезский, они давно бы обра-зовали демократическую республику. — Да, он держит их в руках. Нам особенно бояться их не следует, по мере продвижения вперед самостийность у них отпадет, — сказал Ефимов. — Пока там отпадет, а сейчас нужно присматривать за ними. Да, я забыл вам сказать, назначьте ревизию гене-ралу Дееву, о результатах доложите. Спустя несколько дней был взят Орел. Ликованию Добр-армии не было конца. — Орел — орлам!—воскликнул Май-Маевский. Пресса рисовала события в самых радужных красках, подчеркивая, что население Орла вышло с иконами и на коленях пело «Христос воскресе». Радость была беспредельна! Один Май-Маевский не терял головы. — Орел пойман только за хвост. У него сильные крылья; как бы он от нас не улетел, — сказал генерал начальник штаба. — Я тоже так думаю. Судя по сводкам, красные пpидают большое значение Орлу. Недаром они несколько раз переходили в контр-атаку. Посмотрим, что будет дальше, — согласился Ефимов, рассматривая оперативную карту. — Да, надо ожидать решительных боев. Колчака осадили. Я никак не пойму тактики Деникина. Зачем держать под Царицыном такие силы, терять людей, ради одного только соединения с Колчаком, тогда как главный удар должен развиваться на орловском направлении. Генерал оказался прав. НАЧАЛО КОНЦА Орел был первой ласточкой полного разгрома Добрармии Станция Змиевка решила авантюру «строителей Единой и Неделимой», закрыв широкую московскую дорогу. Командир корпуса генерал Кутепов доносил: «Корниловцы выдержали в течение дня семь яростных штыковых атак красных. Появились новые части, преимущественно латыши и китайцы. Численность появившегося противника установить не удалось. Потери с нашей стороны достигают восьмидесяти процентов». Вслед за этим донесением последовал ряд оперативных сводок самого катастрофического содержания: «Под натиском превосходных сил противника наши части отходят во всех направлениях. В некоторых полках корниловской и дроздовской дивизий осталось по двести штыков. Остатки корниловской дивизии сосредоточились севернее Курска. Крестьяне относятся враждебно. В тылу происходят восстания». — Да, положение тяжелое, — сказал Май-Маевский:- выкроить нечего, красные жмут по всему фронту. Стучали аппараты, шли беспрерывные разговоры со ставкой. Деникин приказал остановить наступление. Май-Маевский сознавал, что восстановить положение не-возможно; От армии, в состав которой входили корпуса Кутепова, Шкуро, Юзефовича, Бредова и других генера-лов, остались жалкие остатки, разбросанные на большом пространстве. — Отец, о чем думаешь? Как положение на фронте?— спросил с усмешкой генерал Шкуро, войдя в комнату и здороваясь с Май-Маевским. — Положение неважное. Надвигается лава: трудно удер-жать части, опьяненные победой на фронте Колчака,— сказал Май-Маевский. — Брось, отец, эту лавочку! Поедем в Италию. Все равно не спасешь положения. Скажи, денежки у тебя есть? — иронически посмеивался Шкуро и хлопал по плечу Май-Маевского. — А то я тебе дам, у меня двадцать миллиончиков есть. На жизнь хватит. — Оставь, Андрюша, глупости говорить,— серьезно сказал Май-Маевский, углубляясь в карту.— Я смотрю, как бы выравнить фронт, задержать временно наступление красных. — Теперь уже поздно,— перебил Шкуро: — надо бы по-раньше выравнивать. Ну, я тебя не буду отвлекать от ра-боты. Еду в ставку, а оттуда прямо в Италию. До сви-данья, отец, не поминай лихом, мы с тобой еще увидимся. Май-Маевский, сделав гримасу, распрощался со Шкуро. Каждый день поступали сводки, извещавшие о критиче-ском положении фронта. Май-Маевский не ездил к Жмуд-ским и пил стаканчиками водку. Как-то я спросил гене-рала, угрожает ли опасность Харькову. Май-Маевский ответил: — Не только Харькову, но придется отдать и всю за-нятую территорию юга. Я намекнул ему, что, благодаря иностранным орденам, и за границей будет хорошо. — Все эти награды не имеют значения: когда будешь без армии и родины, ордена вызовут лишь скрытые на-смешки наших союзников. Я этого не перенесу, — твердо сказал генерал, помолчал и добавил: — Я лучше предпочту кольт... В то время, как на фронте происходило беспорядочное отступление белых, мой брат Владимир уничтожал часть сводок. Не получая их, Май-Маевский решил, что части отходят, не имея связи. Генерал поражался, когда получал периодически сводки в которых указывалось: «сосредоточились там-то...», ругался, что не получил их раньше. Но, учитывая общее отступление, не задумывался о причинах. Брат пробовал связаться с харьковской подпольной организацией, но это ему не удавалось. Зная хорошо, что отступление будет продолжаться, он решил действовав в тылу. Заготовив необходимые документы, Владимир поехал в Севастополь в отпуск, с целью организовать подпольный комитет и провести в Крыму восстание. МАЙ-МАЕВСКИЙ В ОПАЛЕ Однажды рано утром из ставки главнокомандующего прибыл капитан с секретным пакетом и просил разбудить ген. Май-Маевского. Вспыхнула мысль, что брата арестовали. Сдерживая волнение, ощупывая в кармане револьвер, я сказал: — Я—личный адъютант командующего. Давайте пакет, Офицер категорически отказался, ссылаясь на приказа-ние Деникина передать пакет только в собственные руки Май-Маевского. Генерал уже проснулся и, уставившись в потолок, курил папиросу. Капитан передал пакет и вышел. По приказанию Май- Маевского я сорвал сургучные печати и застыл на месте, в большом внутреннем смятении. По мере того, как Май-Маевский читал письмо, выраже-ние его лица становилось все печальнее и злее. Я сразу понял, что дело идет не об аресте брата. — Капитан, прочтите мое новое назначение и возьмите бумагу. Я вам продиктую. «Дорогой Владимир Зенонович, — писал Деникин, — мне грустно писать это письмо, переживая памятью вашу ге-роическую борьбу по удержанию Донецкого бассейна и взятие городов: Екатеринослава, Полтавы, Харькова, Киева, Курска, Орла. «Последние события показали: в этой войне играет глав-ную роль конница. Поэтому я решил: части барона Вран-геля перебросить на ваш фронт, подчинив ему Добровольческую армию, вас же отозвать в мое распоряжение. Я твердо уверен, от этого будет полный успех в дальней-шей нашей борьбе с красными. Родина требует этого, и я надеюсь, что вы не пойдете против нее. С искренним уважением к вам — Антон Деникин». — Я этого давно ждал, — с горечью сказал генерал: — писать не нужно; я раньше буду, чем дойдет ответ. При-кажите из состава поезда выделить мой вагон и пригото-вить паровоз. Только-что Май-Маевский условился с начальником штаба о заместительстве до прибытия нового командующего, как из ставки уже пришла телеграмма, сообщавшая о выезде Врангеля в Харьков. — Я отлично знал, что вслед за письмом должен выехать Врангель, — сказал Май-Маевский. Начальник штаба просил генерала обождать в Харькове барона, но Май-Маевский наотрез отказался. Кажется, в тот же день нас навестила Анна Петровна и Катя Жмудская. Обе — грустные-прегрустные. Анна Пе-тровна прошла в кабинет генерала, а Катя осталась со мной в «интимной комнате». Она умоляла меня ехать за гра-ницу. Намекала на то, что у них крупный капитал вло-жен в иностранные банки, что сестра замужем за англи-чанином-миллионером. — Из Харькова мы захватили массу ценностей, — убе-ждала Катя: — Павлик, ты отказался на мне жениться, ссылаясь на военное время. Но, ведь, за границей нам никто не помешает. Купим великолепную виллу и будем жить, где нам понравится. Я наотрез отказался. Губы женщины дрогнули от горь-кой иронии: — Может быть, ты меня совсем не любишь и намерен находиться при Май-Маевском, при дворе английского ко-роля? Ведь он лорд... В Лондоне найдешь красивее меня... Я перебил: — Перестань говорить глупости. Иди лучше попро-щайся с Май-Маевским. А что будет дальше: поживем — увидим. Катя нервно вскочила и, не глядя на меня, прошла к ге-нералу. Она уговаривала старика отпустить меня за гра-ницу. Май-Маевский давно предлагал мне жениться на Кате. И теперь он долго убеждал меня ехать за границу. Но я категорически отказался. Катя и Аня сердечно простились с нами и ушли запла-канные. Весть о замещении Май-Маевского Врангелем быстро разнеслась по всему фронту. Буржуазное население встре-тило уход генерала радостно. Да, этого нужно было ожидать, так как зажиточный класс всеми силами поднимает авторитет того лица, кото-рое стоит на страже их капиталов, но стоит лишь затро-нуть их интересы, как этот же класс с ненавистью обру-шивается на своего «выдвиженца». Торгово-промышленники города Харькова в день празд-ника Добрармии произвели добровольный сбор в своей среде. Подписались на сорок миллионов, но внесли всего лишь шестнадцать. В связи с изменившимся положением на фронте, торгово- промышленники медлили со взносом добровольного сбора, так что Май-Маевскому пришлось издать постановление, обязывавшее внести недоплаченные 24 миллиона в недель-ный срок. «В противном случае сбор будет повышен на пятьдесят процентов и принудительно». Это постановление вызвало среди буржуазии ненависть к Май Маевскому. Они на всех перекрестках Харькова заявляли о неслы-ханном безобразии, сравнивая действия генерала с дей-ствиями тех же большевиков. Радость их была неописуема, когда Май-Маевский сдал командование Врангелю. Но войска симпатизировали ко-мандующему. Спрашивали меня о причинах смены. — Сменили за хорошее отношение к войскам и за то, что Май-Маевский настаивал на земельной реформе, опа-саясь крестьянских беспорядков,—старался я использовать момент. На вокзале к Май-Маевскому подошла почетная рота, изъявившая желание сопровождать его в ставку. После долгих просьб генерал согласился. В вагон к Май-Маевскому являлись представители от частей, выражая соболезнование и намекая на то, что Де-никин не соответствует своему назначению. Генерал вы-слушивал их, крепко пожимая руки, и говорил: — Надо подчиняться ставке. Я твердо сказал генералу: — Ваше превосходительство, к вам приходят представи-тели от всех частей. Все ненавидят ставку, не уважают Деникина. Одно ваше слово, и войска перестанут подчи-няться ставке. Они говорят, что положение на фронте можете спасти только вы. Май-Маевский, немного помолчав, ответил: — Капитан, я ни на какую авантюру не пойду. На ст. Мерефа к нам в вагон быстро вошел Врангель. — Владимир Зенонович, — сказал он громко:—-ты меня прости, я в этом не принимал никакого участия. Даже отказывался, но пришлось подчиниться воле Деникина. — Я тебя не виню, я раньше предвидел... так должно быть... — сказал с расстановкой Май-Маевский. — Твое мнение о фронте? — спросил Врангель. — Я считаю положение тяжелым и безвыходным. При-чин много, объяснять их не буду, — твердо ответил Май- Маевский. — Я думаю, прежде всего подтянуть офицерство. Для примера повесить несколько человек. Нужно остановить беспорядочное отступление, — сказал Врангель. — Представь себе артель каменщиков, строящих здание; когда они дошли до четвертого этажа, первый дал тре-щину. Здание заколебалось. Может ли строитель заста-вить каменщиков продолжать постройку пятого этажа, хотя бы для непокорных и приготовил веревки? — Владимир Зенонович, ты сильно расстроен. Тебе не-обходимо отдохнуть. Ты едешь в ставку, а оттуда куда намереваешься отправиться? — спросил Врангель. — Не знаю, там будет видно. Они распрощались. По уходе барона, я спросил Май-Маевского, где он пред-полагает жить. — Во всяком случае, не при ставке. Уеду в Новорос-сийск или в Кисловодск. Вдали от интриг будет спокой-нее. Мне так надоела такая жизнь: выйти никуда нельзя, приходилось гулять у себя в паршивом саду или сидеть в особняке. Я завидовал вам, капитан. — Да, действительно, ваше превосходительство. Еже-дневно, с самого утра, вас осаждали с докладами, фото-графы и редакторы газет, чтобы получить интервью. В осо-бенности, за последнее время, когда появилась заметка, что вы должны занять высший пост, вам буквально не давали покоя. — Да, — вздохнул генерал: — эта заметка—дело рук Романовских; они боялись меня и ждали удобного случая: неудачи на фронте. Я уверен, что свое письмо Деникин писал под диктовку. — Ваше превосходительство, я вам советую уехать в Крым, в Ялту или Севастополь. Будете далеко от ставки и в курсе событий. В Севастополе имеется радио, к тому же войска вам симпатизируют, а Севастополь — военный город. Я стал расхваливать достоинства города. — Хорошо, решено. Еду в Севастополь, — сказал Май- Маевский. — Ваше превосходительство, я не желаю служить у Вран-геля. Нельзя ли мне остаться при вас? Я думаю, Деникин не будет возражать. Одним офицером в армии больше или меньше — значения не имеет. — Хорошо, я спрошу Деникина. Прибыв в Таганрог, Май-Маевский поехал со мной в штаб- квартиру главнокомандующего. Улица, где жил Деникин, охранялась патрулями. Приемная Деникина была обставлена мягкой мебелью. На стенах висели картины знаменитых художников и опе-ративная карта грандиозных размеров. Деникин поздоровался с Май-Маевским самым дружеским образом и пригласил в соседнюю комнату. — Владимир Зенонович, мне неприятно было отзывать вас. Я долго не решался ... У меня была мысль подчи-нить вам Врангеля. Но вы поймете меня; я это сделал в интересах общего дела. Вам необходимо немного отдохнуть, а тогда снова приметесь за работу, — оправдывался Деникин, — Антон Иванович, разрешите мне выехать в Севасто-поль, где я и буду жить. А также, если возможно, при-командируйте ко мне временно моего адъютанта и двух ординарцев. —- Пожалуйста, пожалуйста, с полным окладом содержа-ния. А теперь пойдемте, посмотрим фронт. Генералы углубились в карту. — Владимир Зенонович, что вы думаете об общем поло-жении фронта? — Положение тяжелое. Единственный, по-моему, выход — сосредоточить распыленные части на Кубань и Крым... — Что вы, Владимир Зенонович?! Отдать без боя занятую территорию?! Нет, я с этим не согласен. — Другого исхода нет, — настаивал Май-Маевский:— от больших армий остались небольшие группы, разбросан-ные на большой территории. Надо предположить, что про-тивнику с превосходными силами не трудно будет ликви-дировать эти группы, отрезав их от баз и связи. Вы же сами говорите, что от многих частей не имеете сведений, где они сосредоточились. Возможно, они окружены, и участь их решена. Нужно еще учесть: армия состоит из крестьян и пленных, и у нас не столько потерь, сколько дезертиров. Генерал особенно подчеркнул последние слова. — Нет, Владимир Зенонович, вы не правы. К Кубани мы всегда можем отойти. Я постараюсь задержать насту-пление красных и перейти в контр-наступление. — Антон Иванович, а как положение Колчака? — Он отступает быстрее нас. У него большой недо-статок командного состава: унтер-офицеры командовали полками. Колчак просил у меня офицеров; как хорошо, что я не послал их. Весь обед Деникин посвятил рассказам о своей счастли-вой семейной жизни. Май-Маевский, видимо, с трудом сохранял спокойное настроение. В тот же день мы выехали в Севастополь. Комендант Севастопольской крепости, генерал Субботин предложил Май-Маевскому особняк, но генерал пожелал остаться в своем вагоне у станции. А через некоторое время мы переехали в гостиницу «Кист». Жизнь Май-Маевского протекала спокойно; он посещал адмирала Нюнюкова, генерала Субботина; попрежнему много пил и увлекался Диккенсом. По вызову Анны Петровны Май-Маевский уезжал на два дня в Ялту. Жмудские эвакуировались за границу, и Анна Петровна умоляла генерала ехать с ними; Май-Маевский тяжело вздыхал, но категорически отказался. Он трогательно распрощался с Анной Петровной и вернулся в Севастополь.
Dobrovolec: ПРОВАЛ ПОДПОЛЬНОГО КОМИТЕТА Еще до приезда Май-Маевского в Севастополь брату удалось организовать подпольный комитет. В его состав входили: 1) Владимир—председатель и заведывающий воен-ной секцией, 2) А. Бунаков — помощник председателя, 3) И. Севастьянов (бывш. поручик) — руководитель разве-дывательной работой среди военных частей, 4) И. Вайс- блатт и 5) Иоффе (заведывали подпольной типографией), б) М. Кияченко—матрос, руководивший подрывной работой комитета, 7) С. Крючков, рабочий севастопольского порта, агитатор, 8) И. Ашевский, присланный из Симферополя для подпольных работ, 9) Лия Шульгина—держала связь с дру-гими организациями и с Симферополем. Как активные уполномоченные от войсковых частей и морского завода порта работали: Михачев Василий, Буклерский Николай, Богдасаров, Леонов. Секретарь союза металлистов Ященко был очень близок к комитету, а на Б. Г. Докшицкого (Бо-рисова) комитет возложил работу среди профсоюзов и помощь Севастьянову в подрывном деле. Работа комитета проводилась успешно. Печатались воз-звания к войскам и населению. Шла усиленная подготовка к восстанию. В рабочем клубе на Базарной улице проис-ходили заседания. Я на них не бывал: мое появление в таком месте могло вызвать разговоры и навести на след контр-разведку. Я осведомлялся о ходе работ от брата, который продолжал числиться ординарцем Май-Маевского и ежедневно заходил ко мне. Власти относились к Май-Маевскому предупредительно. А в особенности, когда в газете «Юг» от 4 декабря 1919 года № 107 было напечатано: «Организация власти. «Для объединения и урегулирования деятельности гра-жданской власти на всей территории вооруженных сил юга России предполагается утвердить впервые должность главноначальствующего по гражданской части всей терри-тории. «Права главноначальствующего по гражданской части бу-дут приравнены к правам главнокомандующего всеми воору-женными силами юга России. «На пост главноначальствующего по гражданской части, как передают, будет назначен один из командующих ар-миями вооруженных сил. Называют имя генерала Май- Маевского». Генерал Субботин приказал начальнику своего штаба, ген. Лукьянову, давать Май-Маевскому совершенно секрет-ные оперативные сводки. Я получал их под расписку, сни-мал с них копии и передавал брату. Эти сводки печата-лись комитетом и расклеивались по городу: в них сообща-лось о переходе на сторону красных целых дивизий Кол-чака, о взятии его в плен и катастрофе на деникинском фронте. Врангель сосредоточил все обозы армий на стан-ции Иловайской, а кавалерия красных нанесла удар на ст. Матвеев-Курган и забрала всю базу. В специальных добавлениях к сводкам комитет разъяснял всю бесцель-ность дальнейшей борьбы с красными. На обеде у ген. Субботина я услышал такой разговор: — Владимир Зенонович, интересная вещь: оперативные сводки принимает по радио капитан, участник «Ледяного похода», от него сводки поступают к нам. Кроме меня, начальника штаба и вас никто их не читает, а, между тем, они расклеиваются по городу. Повидимому, есть приемоч-ная станция, перехватывающая их. Май-Маевский, пораженный этим, ответил: — Может быть! Лично я сводку по прочтении тотчас же жгу. Наш комитет решил относиться к сводкам осторожнее, но работу с ними не прерывать. Чтобы отвлечь всякое подозрение и оградить от слежки частную квартиру брата (Батумская, 37), где иногда устраивались подпольные совещания, мы завлекли как-то Май-Маевского к брату на обед. Генерал пробыл там до позднего вечера. 20 января я узнал, что комитет назначил днем захвата власти 23 января. Обстановка, казалось, была самая подходящая. Немногочисненный гарнизон состоял в большинстве из мобили-зованных и пленных красных; среди них находилось много партийцев, державших связь с комитетом, равно как и с дредноутом «Воля». Слащев, с небольшими силами, около четырех тысяч штыков (по словам Май-Маевского), еле-еле удерживал Перекоп. Против Слащева стояла 13-я армия красных. Рабочие порта, подготовленные к восстанию, должны были занять госучреждения и нести охрану города. Подрывной секции комитета поручалось взорвать некоторые суда на рейде и железнодорожный Камышловский мост. На меня с десятью товарищами возложили сложную операцию — произвести арест Ненюкова, Субботина, Лукьянова и других начальников, после чего я должен был принять на себя руководство восстанием и командование революционными силами. Мы с братом обсуждали всесторонне подробности нашей задачи. Меня беспокоил вопрос о надежности комитета. Но Владимир ручался за всех членов. — Все — стойкие ребята. Состав комитета хранится в строжайшей тайне. Это было наше последнее свидание. Я лег спать непо-нятно удрученным, и сон долго не приходил. Лишь перед рассветом я забылся. Вдруг раздался стук в дверь. Кто бы это мог быть в такую рань? Я вышел в коридор. Бледная, заплаканная ... жена брата шепнула через силу: — Володю ночью... арестовали... дома! Арест брата поразил меня. Наспех я обдумал, что делать. В глубине коридора у лестницы притаился подозрительный тип. Сообразив, что это шпик, я нарочито громко сказал: — Это невозможно! За что его арестовали? — и тихо: — Что нашли при обыске? Невестка ответила: — Арестован морской контр-разведкой, — и тихо до-бавила: — Ничего кроме твоей почтовой открытки — Хорошо, я сейчас выясню. Иди домой. Я разбудил Май-Маевского и, уверив его в ошибочных действиях контр-разведки, просил написать бумажку о не-медленном освобождении. Капитан, вы не волнуйтесь. Я сам не допускаю мысли о виновности вашего брата. Я выясню все, и ваш брат будет освобожден. Выходя из комнаты, я столкнулся с тем са-мым шпиком, который подслушивал наш разго-вор с невесткой. Он, оче-видно, и теперь подслу-шивал у двери. В кори-доре я столкнулся с на-чальником особого от-дела при ставке, князем Тумановым. Он спешил к Май-Маевскому. По уходе князя, я во-шел к генералу, он сидел у окна, задумавшись, по лицу его катился пот. — Капитан, у меня сейчас был князь Туманов. Ваш брат арестован по подозрению. Вы не волнуйтесь: ничего плохого не случится, хотя бы он и был замешан в заговоре против власти. Все это выяснится в течение двух-трех дней. Владимир Васильевич Макаров. Я старался выяснить серьезность положения через зна-комых офицеров, близко стоящих к контр-разведке, но это мне не удалось. Несколько раз заходил я к Май-Маевскому, последний успокаивал меня, как и раньше. Но слежка за мной контр-разведки доходила до наглости: я точно сопровождался почетным караулом. Тут были офицеры, переодетые в рабочую одежду, штатские... их поведение было вызывающим. Например, в соседнем но-мере уже месяц стоял жилец. Сразу после ареста брата соседу предложили за ту же плату лучшую комнату, а в его комнату въехал шпик. Ко мне в номер прислали электротехника для исправления вполне исправных проводов, которые шпик то снимал, то вновь проводил. По ночам я слышал, как у двери ходят неизвестные люди. Ве-роятно, у них была директива задержать меня в случае побега. Я, действительно, подумывал о побеге, но боялся повредить брату. Я надеялся, что адъютанта Май-Маевского не посмеют тронуть. А что касается генерала, то я до сих пор много раз убеждался в его полном доверии ко мне. На утро Май-Маевского пригласили в штаб крепости: из Симферополя были получены сведения о восстании, но о каком — никто не знал. Власти растерялись, Май-Маевский собрал группу офицеров, погрузил на платформы два легких орудия и под прикрытыем бронепоезда двинулся на Симферополь. Перед отъездом я настаивал на освобождении брата, но Май-Маевский отговорился: — Приедем из Симферополя, — он будет освобожден. На ст. Альма поезд Май-Маевского остановился, и гене-рал вызвал по прямому проводу Слащева. — У аппарата Слащев. — У аппарата Май-Маевский. Чтобы вы убедились, что говорит действительно Май-Маевский, я напомню вам слу-чай под «Красне у моста», прошу и вас напомнить какой- нибудь случай. — Последняя наша встреча была у Пелагиады. — Известно ли вам, что происходит в Симферополе? Я нахожусь с отрядом на ст. Альма. — Капитан Орлов с офицерами произвел арест ген. Субботина и других генералов, — ответил Слащев: — я только-что говорил с Орловым, он подчиняется мне. Аре-стованные освобождены. Я выезжаю в Симферополь. — Я с отрядом еду в Севастополь, — ответил Май-Маев-ский.. Что-то случилось с проводами, и разговор оборвался. — Позовите ко мне Орлова, — сказал Май-Маевский лейтенанту Романовскому. — Ваше превосходительство, Орлова сейчас нет. Он занят. Подчиняется ли Орлов Слащеву и Деникину? спро-сил Май-Маевский. — Так точно, ваше превосходительство, — последовал ответ. Мы вернулись в Севастополь. В «Кисте» Май-Маевский просил меня приготовить глинт-вейн. Он тоже пришел ко мне в комнату, сел на диван и неожиданно спросил: — Скажите, капитан, как вы смотрите на эсеров и коммунистическую партию? Какая между ними разница? Впервые он заговорил со мной на политическую тему. Мне ничего не оставалось, как притвориться хладнокров-ным : — Я не знаком с партиями. Меньше всего этим инте-ресовался. — А скажите, капитан, ваш брат действительно был младшим унтер-офицером из вольноопределяющихся? — спросил Май-Маевский, с ударением на каждом слове. — Так точно, ваше превосходительство. Он служил в 32-м полку. — Вы мне в Харькове рассказывали, что ваш отец слу-жил начальником Сызрано-Вяземских железных дорог. У вас там, кажется, и имение есть? — Точно так, ваше превосходительство. Жаль, что не была взята Рязань, — вы лично убедились бы в этом. — А с какого времени ваш брат состоит в коммуни-стической партии? Я понял, что все пропало. — Никак нет, ваше превосходительство, я хорошо знаю брата. Он никогда не был коммунистом. — Вы знаете, что ваш брат был председателем под-польной организации и все было подготовлено к восста-нию?— отчеканил генерал. При этих словах дверь комнаты открылась, вошла группа офицеров с револьверами в руках. Один из них крикнул злорадно: — Капитан, руки вверх! Я поднял руки. На меня смотрели дула нескольких револьверов. Начальник сухопутной контр-разведки по-дошел к Май Маевскому, стукнул шпорами и, приложив руку к головному убору, отрапортовал: — Ваше превосходительство, вам все хорошо известно? — Да, — сказал генерал и тотчас же ушел. По уходе его был произведен тщательный обыск, а на-чальник разведки допытывался: — Скажите, где вы были комиссаром? Я, не теряясь, ответил: — Какую чушь вы говорите?! Я никогда не был коммиссаром, — и обратился к офицерам: — Господа офицеры, не желаете ли выпить глинтвейна, приготовленного для Май-Маевского? — Мы не пьем во время служебных обязанностей, — отрезал начальник: — а скажите, как вы устроили брата к Май-Маевскому? — Спросите у генерала. — Да-а, загадочная история, — протяжно и ехидно ска-зал начальник разведки и, обращаясь к офицерам, добавил: —- Мы все установим... ведите его. Вдоль коридора гостиницы вытянулось множество юнке-ров с винтовками. На улицах там и сям большие группы офицеров, а около памятника Нахимова и вблизи здания морского собрания стояли пулеметы. Меня вело десять человек, по три справа и слева, че-тверо сзади. Я оглянулся и увидел направленные на меня дула револьверов. Кто-то прикрикнул: — Не оглядываться! Сердце усиленно билось. Признаюсь, меня пугало кош-марное предположение: вдруг меня поведут на Графскую пристань, а оттуда на крейсер «Кагул», этот проклятый застенок контр-разведки. А мне так надо было выиграть время, чтобы спастись и спасти брата. Нет, меня повели в морскую контр-разведку, по Корниловской набережной, д. № 17. Газетчики выкрикивали: «Вечерний выпуск. Раскрытие подпольного комитета большевиков! Важное событие!» Эти слова привели меня в полное отчаяние. Я сразу начал обдумывать план бегства. Но мы уже подходили к контр-разведке. Толпа офицеров рассматривала меня как редкого зверя. Меня ввели в помещение; не допра-шивая, через несколько минут тот же караул препрово-дил меня в крепость. С большим волнением я прочитал газету На первой странице крупным шрифтом было напечатано: «Арест городского комитета большевиков. В ночь на 21 января чинами контр-разведки захвачен городской комитет большевиков. Найдено оружие, вполне оборудованная типография с набором только набранных прокламаций «К офицерству», взрывчатые вещества, про-токол заседания, печать и т. п. Арестованы: 1) В. В. Макаров (председатель комитета), 2) А. И. Бунаков, 3) А. И. Севастьянов (бывш. поручик), 4) Л. Шулькина, 5) М. С. Кияченко, 6) И. Ашевский, 7) И. М. Вайсблатт, 8) М. 3. Иоффе, 9) С. С. Крючков. Комитет был захвачен в клубе строительных рабочих и располагал еще конспиративной квартирой в д. № 7 по 2-й Цыганской улице, где проживал М. С. Кияченко. При комитете были три секции: военная, подрывная и контр-разведывательная, во главе первой секции стоял Макаров. Подрывная секция имела своей задачей взорвать все мосты вокруг г. Севастополя, а также и военные корабли. Контр-разведывательная секция во главе с бывшим поручиком Севастьяновым тщательно регистрировала всех работаю-щих в учреждениях Доброармии. Вайсблатт и Иоффе заведывали типографией. Все выше-указанные были преданы военно-полевому суду и послед-ним приговорены к смертной казни. Приговор приведен в исполнение в ночь на 22 января с. г.». Белогвардейская газета умолчала, что В. В. Макаров был личным ординарцем генерала Май-Маевского. Белое командование не хотело компрометировать себя. «Сумасшедшие стратеги» боялись осложнений среди войск и рабочих масс. Князь Туманов (нач. Особ. отд. при ставке Деникина) применил к арестованным жестокую инквизицию. В тече-ние 24 час. девять лучших борцов за свободу были под-вергнуты «культурным» пыткам свирепого застенка контр-разведки на крейсере «Кагул». Над ними злорадно смеялись, избивали, опускали в хо-лодную ванну, кололи иголками, клали под мышки горячие яйца, выворачивали конечности тела, пытали раскаленным железом. Но несмотря на такие непосильные ужасные пытки арестованные товарищи не выдали никого, их твер-дая стойкость коробила князя Туманова и его свору. Какой-то генерал на деле захваченного комитета наложил резолюцию: «Надменно державшимся пощады быть не может». По одним слухам, после жестокой пытки совершенно замученных товарищей расстреляли и выбросили в море, а по другой версии — их по одиночке вывозили на катере в открытое море, бросали живыми в воду. Катер отплывал, и начиналась охота, как на дельфинов. Так безвременно погибли девять коммунаров — члены первого Севастопольского подпольного комитета РКП (б). На их смерть было выпущено в гор. Симферополе воззвание: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Товарищи рабочие, солдаты и крестьяне, еще девять замученных. Совершено еще одно чудовищное преступление, нанесен еще один (надеемся последний) чувствительный удар рабо-чему классу и всей бедноте. В Севастополе умерщвлены девять лучших коммунистов — представителей рабочего класса, беззаветных борцов за со-циализм. Нагло обманывают официальные сообщения и все бур-жуазные газеты о том, что будто бы состоялся какой-то военно-полевой суд, — нам известно из самых достоверных источников, что никакого суда не было и что они, палачи и опричники, арестовав 21 января всех 9 товарищей, мучили и пытали их двое суток на борту броненосца «Кор-нилов» и 23 января кто уже мертвым, а (кто) полу-живым были выброшены за борт в море. Вот как справляются капиталисты и генералы с лучшими представителями рабочего класса. А в это время меньшевики, эсеры и иные «социалисты» осмеливающиеся говорить от имени рабочего класса и трудящихся, захватив теплые места в думах, земствах, а в особенности в правлениях профессиональных союзов, молчат самым гнусным образом, и этим самым дают мол-чаливое согласие на расстрелы передовых революционеров и борцов за счастие рабочего класса и всей бедноты. Пусть рабочие еще лишний раз убедятся, какова истин-ная природа всех этих меньшевиков и иных, с позволения сказать, «социалистов». Но так не может безнаказанно пройти. Пролитая каплями кровь замученных друзей наших зовет к борьбе. За них золотопогонники и капиталисты (их вдохнови-тели) поплатятся сторицей. Они в том убедятся в ближайшие дни. Товарищи, кровь невинно-замученных 9 ваших пред-ставителей взывает к вам. К отмщению! К оружию! Вот отныне боевой клич рабочих и солдат. Пусть каждый рабочий и солдат, стиснув зубы, лихорадочно готовится к отмщению и ждет. По первому зову партия большевиков, все рабочие и солдаты должны с оружием в руках выйти на улицу в назначенный для этого день и час. Товарищи, доставайте оружие, обучайте неумеющих владеть им, орга-низуйтесь в боевые дружины и ждите нашего зова. К оружию! К отмщению! Смело вперед за счастье рабочих и крестьян. Да здравствуют рабочие, солдатские и крестьянские со-веты. Крымский Областной Комитет РКП (большевиков). (Прокламация была отпечатана и распространена сим-феропольскими комсомольцами по заданию Областкома.)
Dobrovolec: ПОБЕГ ИЗ КРЕПОСТИ Под утро в мою сырую, темную камеру посадили «поли-тического». Я понял, что князь Туманов старался с по-мощью опытных контр-разведчиков выведать от меня все, что только можно. Но внешнее хладнокровие мне не из-меняло. Я продолжал играть роль несправедливо заподо-зренного и оскорбленного офицера. Моя невеста, Мария Удянская выхлопотала право при-ходить ко мне и приносить пищу. Под влиянием глубо-кого чувства эта самоотверженная девушка оставила своих буржуазных родителей и делила со мною все опасности и лишения боевой жизни. В последнее ее посещение я на-шел записку в жареной рыбе. Мария писала, что все на-строены против меня. Май-Маевский ее даже не принял, назвав меня организатором красной сволочи, номер в го-стинице «Кист» за мной не числится. Сегодня или завтра меня повезут на Северную сто-рону— место расстрелов. А, может быть, они не узнают, где я был в 1918 году, и мне удастся обмануть их. Или попытаться бежать? Но записка не оставляла никаких надежд: я видел, как ко мне протягивались руки палачей. К утру у меня созрел план бегства... Утром, в уборной, я встретил своего хорошего това-рища, Ваню Воробьева. Его тоже ожидал расстрел. Охрана несла свои обязанности плохо, и я свободно изложил свой проект. Воробьев тяжело вздохнул, подумал и решился: — Я согласен и передам всем. Во время обеда Воробьев прошел мимо меня, кинув: — Согласны с планом шесть; все решили лучше уме-реть в схватке. Из 53 неминуемых смертников только шесть! Но раз-мышлять было некогда. Я решительно шепнул: — Хорошо, будьте готовы. Действуйте, как уговорились во время ужина. Другого исхода нет. Будет поздно. Подбежал часовой: — Не разговаривать! Бери обед и уходи по карце-рам! Целый день меня мучила мысль: что будет, если эти шесть раздумают. План побега был слишком дерзкий, но другого выхода не было. Легче погибнуть в схватке, если не посчастливится, чем от руки палача. День казался вечностью. — Выходи за ужином, — разнесся по коридору голос. С миской в руках, я шепнул товарищам, дожидавшимся своей очереди в узком коридоре: «Не бойтесь, дружней, начинаю!» А часовому сказал: — Позовите ко мне караульного начальника по очень важному делу. Часовой крикнул разводящему, тот позвал караульного начальника. — Кто меня звал и зачем? — пренебрежительно спро-сил начальник. — Поручик, у меня есть важное государственное дело. Отчасти касается вас. — Говорите, я вас слушаю. — Как же я буду говорить в присутствии всех, а в осо-бенности при коммунистах? — я указал на группу заго-ворщиков. — Поручик, зайдемте на минуту в камеру, я вам расскажу.— Я держал себя так невинно, что офицер мне поверил. Мы вошли в камеру. Я быстро проговорил: — Поручик, одну минутку! Подождите меня здесь. Я сей-час принесу рукопись! И, не дав поручику опомниться, моментально выбежал из камеры, захлопнув дверь на чугунный засов. Стоящие вблизи товарищи, Воробьев, Заборный, Вульфсон и другие, набросились на часовых и вырвали винтовки. Мы ворва-лись в караульное помещение. Я крикнул: — Бросай, сволочь, ружья! В этот момент мои товарищи схватили винтовки, ле-жавшие рядом с юнкерами на нарах. Два товарища вы-стрелили. Все это было делом нескольких секунд. Караул до того растерялся от неожиданного нападения, что часть солдат, в ужасе, с поднятыми руками, прижа-лись к стенам, другие лезли под нары, вопя о пощаде. А ведь караул состоял из сорока человек, не считая контр-разведчиков! Наружные часовые, услышав стрельбу, шум и крики, поднятые заключенными и караулом, сбежали с поста. А мы, крепко сжимая винтовки, выбежали из крепости. Через несколько минут вдогонку нам началась стрельба, но мы уже миновали Цыганскую слободку и вы-ходили в открытое снежное поле. Мрак и морозный ве-тер со снегом затрудняли наш путь. Вдали замигал ого-нек, и мы определили, что находимся вблизи Херсонесского маяка. Мы ускорили шаги. Не знаю, сколько времени мы таким образом шли. Силы истощались, приходилось часто отдыхать на снегу. Чтобы хоть немножко поддержать тепло, прижимались один к другому. Два товарища, Вульф-сон и Гриневич, были босы; их лица говорили об ужас-ной боли. На последней остановке стало ясно, что на-дежды на спасение нет, силы подорваны, а ветер и метель крепнут. Все же лучше заснуть в сугробах, чем погибнуть в застенках контр-разведки. Один из наиболее стойких, Воробьев, подбодрял веех: — Товарищи, я знаком с местностью: здесь должна быть поблизости деревушка. Пойдемте как-нибудь по-тихоньку! Какого труда стоило нам подняться! Пройдя полверсты, мы уже хотели остановиться, так как некоторые стали отставать, а одного товарища пришлось вести под руки. Вдруг идущий впереди Воробьев остановился и спросил вполголоса: — Товарищ Макаров, вы слышите лай собак? Действительно, впереди где-то далеко заливалась собака. Мы не смели верить этому лаю. Спрашивали друг друга: «Ты слышал? А ты слышал?» — Но лай не смолкал. Наши силы напряглись. ИМЕНЕМ ОРЛОВА Шагов через пятьсот мы натолкнулись на деревянную изгородь, занесенную снегом; за изгородью чернели из-бушки. Мы постучали в ближайшую дверь. — Кто там?—окликнул несмелый голос. — Начальник отряда капитана Орлова. Из-за метели заблудился, прошу открыть дверь! Пожилой мужчина поднес лампу к окну и, убедившись, что перед ним действительно офицер, пошел открывать дверь. Переступив порог, мы, совершенно обессиленные, сразу опустились на пол. Некоторые из нас попросили воды и хлеба, другие растирали застывшие конечности, а я вступил в разговор: — Отец, скажите, пожалуйста, какая это деревушка и сколько верст от Севастополя? — Деревня Карань, ваше благородие. В восьми верстах от Севастополя. «Чорт возьми, — подумал я, — всю ночь чуть ли не бе-жали, проперли не менее сорока пяти верст, а отошли всего на восемь верст! Оказывается из-за метели и тьмы мы кружились на одном месте». Отдохнув часа два, поблагодарив хозяина за гостепри-имство, мы снова двинулись в путь. — Стой! Кто идет? Толпа крестьян, вооруженная граблями, топорами и дубинами окружила нас. Я выступил вперед и объяснил им, что являюсь начальником разведывательного отряда капитана Орлова. В те дни имя капитана Орлова было у всех на языке. * * * * Капитан Н. И. Орлов, уроженец Крыма, в империали-стическую войну, попав на фронт, проявил себя как храбрый офицер, имел несколько боевых наград и несколько ранений. Во время «Курултаевщины»[12]Курултай по татарски - Учредительное собрание. он организовал Симферо-польский офицерский батальон и принимал активное уча-стие в борьбе против большевиков. В начале 1919 г. генерал Боровский, командовавший Крымской группой войск Добровольческой армии, дал ка-питану Орлову поручение сформировать 1-й Добровольче-ский полк в г. Симферополе, который получил наимено-вание 1-го Симферопольского офицерского полка. Этому полку вместе с другими частями «Крымской группы», под давлением занявших Крым войск т. Дыбенко, пришлось отойти к Керчи. В июне т. Дыбенко вынужден был оставить Крым,— его войска могли бы быть отрезаны частями ген. Деникина, занявшими Донецкий бассейн. 1-й Симферопольский офицерский полк был отправлен под Одессу, где белые высадили десант. Он дрался под Бирзулой с большевиками и, в конце-концов, натолкнулся на петлюровцев-галичан. Во время осеннего «великого отступления» Доброволь-ческой армии «симферопольцы» еле-еле успели унести ноги и снова из Одессы переправиться в Крым (часть попала в Польшу и была интернирована). Орлову необходимо было влить в свой полк новые по-полнения. В это время находившееся в Крыму рядовое офицер-ство и другие белогвардейцы растерялись. Их горячий порыв за «единую неделимую» был охлажден действиями их вождей, которые с награбленным добром, как крысы с тонувшего корабля, разбегались за границу под покровительство капиталистических держав, бросая на произвол тех, кто им слепо вверял свою жизнь. В особенности выделялась на этом фоне яркая фигура генерала Шиллинга — «главноначальствующего края». Его открытая спекуляция и скупка брильянтов ярко броса-лась в глаза не только всему населению, но и войскам. Вполне понятно, что при таких условиях рядовое офицер-ство и солдаты потеряли веру в своих вождей и стали искать выхода, оттягивая время, чтобы не попасть на фронт. И когда капитан Орлов приступил к переформированию своего полка для усиления Крымского фронта, который держал генерал Слащев, в этот полк группами потянулись обиженные офицеры и солдаты. Но они шли туда не с целью выступления на фронт, а ради спасения своей шкуры и отдыха в тылу. Орлов отлично учитывал настроение своего полка и, пользуясь силой, находившейся в его распоряжении, он чуть ли не являлся вторым Слащевым. Для него не существовало приказов и не действовали угрозы контр-разведки. Он организовал свою контр-разведку, но со Слащевым был в приятельских отношениях, частенько разговаривая с ним по прямому проводу. Эти разговоры были известны лишь Орлову и его личному адъютанту — поручику Гетману. В конце концов эти телеграфные разговоры со Слаще-вым заставили Орлова в ночь на 21 января произвести переворот. Орлов издал приказ, в котором объявил себя начальни-ком гарнизона и г. Симферополь был объявлен на осад-ном положении. Орлов арестовал все высшее начальство, во главе с ко-мендантом крепости, генералом Субботиным, и выкинул лозунг: «Долой старых генералов, да здравствует армия порядка во главе с обер-офицерством». Подпольная организация, следя за действиями Орлова, учла этот момент и установила связь через каких-то двух студентов с поручиком Гетманом, который явился в штат-ском костюме в условленное место, где встретился с чле-ном подпольного Областного Комитета Тоней Федоровой. Первые его вопросы были: — Большая ли у вас организация? Есть ли в Ревкоме коммунисты ? Тоня, именуя себя полу-эсеркой, полу-меньшевичкой, не открыла перед Гетманом настоящий состав Ревкома, а старалась узнать цели орловского движения, но Гетман, инструктированный Орловым, на вопрос Тони Федоровой ничего определенного не говорил. — Вы являетесь представителем недовольного офицер-ства. Вы против Деникина. Что вы думаете предпринять? Гетман, путаясь, отвечал. — Смотря по силам будет размах нашей работы. Сколько Ревком может дать силы для этой цели? Ну тысячи полторы безработных, а еще что? Тоня отвечает: — О силе будем говорить тогда, когда сговоримся о характере восстания. Каково ваше отношение к Красным войскам и вообще какую вы позицию займете по отно-шению к Красной армии? Гетман говорит: — С красными драться не будем, но и не пустим их сюда, а будем вести с ними переговоры. Тоня перебивает: — О чем переговоры? А если красные не захотят вести с вами переговоры? Гетман, снова уклоняясь от прямого ответа, заявил: — Об этом еще рано говорить, там видно будет. Сна-чала скажите, что вы можете дать от Ревкома. — Мне Ревкомом поручено говорить о силе и прочих мо-ментах нашего совместного выступления, но только при одном предварительном условии, что вы дадите согласие и помощь на выпуск из тюрем, где сидят политические заключенные. Гетман обещал переговорить с Орловым. Когда Тоня Федорова, Бабахан, Луговик и Буланов яви-лись в штаб Орлова, то последний категорически отка-зался выпустить политических заключенных, ссылаясь, что на ряду с политическими выйдет вся уголовщина и подо-рвет их дело. Из всех этих разговоров было ясно, что представляла из собой орловщина. Подпольная организация всеми силами старалась исполь-зовать Орлова, но это ни к чему не привело. Орлов со своим отрядом вышел из Симферополя, занял Ялту, Алушту и стал вести переговоры с генералом По-кровским. Генерал Покровский долго уговаривал Орлова выступить на фронт. После долгих колебаний Орлов согласился: — Значит, генерал, мы пришли к соглашению? Я вы-ступлю на фронт, и никому ничего не будет? — Конечно, конечно! — с жаром воскликнул Покров-ский: — за исключением некоторых зачинщиков, которые должны понести наказание. Орлов вскочил с кресла и дерзко отчеканил: — Генерал Покровский! Вы забыли, что находитесь у меня и что кроме меня зачинщиков нет! Так это меня вы хотите повесить? Но прежде, чем это случится, я успею отдать распоряжение повесить вас вон на том столбе (Орлов указал рукой на телеграфный столб за окном). Но... вы мне не нужны. Можете итти! Побледневший Покровский пытался что-то пояснить, но Орлов показал на дверь и отрывисто повторял: — Разговор кончен, генерал! Но вскоре, по невыясненным причинам, Орлов подчи-нился Врангелю, а барон свел его со Слащевым. Два авантюриста встретились друзьями, расцеловались, и Орлов немедленно выступил на фронт. Но два медведя в одной берлоге не уживаются. Как-то Слащев потребовал от Орлова отчета в десяти миллионах, взятых им из симфе-ропольского и ялтинского банков на содержание отряда. Конечно, Орлов наотрез отказался отчитаться. Зная, что в штабе Слащева его ждет петля, Орлов не явился и для объяснения. Он снялся со своими частями с фронта и направился к Симферополю. По дороге орловцев разбила конница Слащева. Только с 46 конными Орлов про-рвался сквозь неприятельское кольцо. В скором времени они были окончательно разбиты. Орлов с братом долго скрывались в одной из немецких колоний, не прини-мая никакого участия в военных действиях «краснозеленых». По взятии Крыма Орлов явился в особый отдел и за-явил, что своей фронтовой работой, в качестве чуть ли не вождя краснозеленых, он ускорил падение Перекопа. Орлову поверили и поручили сформировать отряд по борьбе с бандитизмом. Авантюриста разоблачили симфе-ропольские подпольные работники, и Орлов был расстрелян. * * * * В объяснениях с крестьянами я воспользовался орловщиной также и как средством пропаганды. — Придет скоро время: власть помещиков и генералов падет. Вы будете свободными гражданами. Да здравстует советская власть! В ответ грянуло: — Ура-а! Уже рассветало, ветер утих. Но итти было трудно: ноги вязли в глубоком снегу. В полверсте от деревни Кадыковка мы зашли на один из пустующих хуторов, где обогрелись и закусили у сторожа. Ночь мы провели в Кадыковке у знакомца Воробьева. Такой же дружеский прием мы встретили и на хуторе Пересыпкина, где провели целые сутки. Один из нас, татарин деревни Уторкой, Абдул Смаил, ушел вербовать в наши ряды татарскую молодежь. А остальные шестеро направились в Алсу. Эта деревушка раскинулась в лощине, среди гор. Мы зашли в первый попавшийся дом и попали в рабочую семью. Хозяин, одетый по-городскому, долго присматривался к нам: кое-кто был в погонах, некоторые выглядели сущими обор-ванцами, все с винтовками. На расспросы мы получили лишь: «да», «нет». Все-таки, хотя и с большим трудом, мы разговорились и узнали, что дядя Семен симпатизи-рует советской власти. После сытного обеда мы двинулись на Ялту, чтобы встретиться с Орловым. Я тогда еще не представлял себе подлинной белогвардейской сущности орловцев и допускал, что они — истинные революционеры. Несколько улучшилось наше положение за эти немногие дни! Мы уже нашли нескольких благожелателей, а дядя Семен обещал нам всяческое содействие и просил заха-живать. Такое сочувствие удесятерило наши силы. Мы перешли Черную речку через Чортов мост и начали под-ниматься по зигзагообразной дороге, между нависшими скалами, одетыми кустарником. После двух с половиной часов узкий коридор вывел нас на открытую возвышен-ность к кордону Херсонесского монастыря. Кругом построек, обнесенных высоким забором, шумел хвойный лес, да изредка постукивал дятел. Кто-то из нас постучал в большие ворота. Залились собаки, чистый звук колокола заглушил лесные шопоты. Скрипнул железный засов, и высокий послушник в черной скуфейке спросил, кто мы такие, куда идем. Мы назвались орловцами и прошли за монахом на кухню кордона. Игумен Викентий отдал распоряжение приготовить моим товарищам ужин и постель, а меня пригласил ужинать в келью. Монах долго всматривался в меня. — Простите, вы напоминаете мне капитана Макарова, адъютанта Май-Маевского, — и он рассказал, что служил в харьковском соборе и видел меня там вместе с генералом. (После нажима красных, Викентий бежал из Харькова и, по протекции епископа Вениамина, попал в кордон.) Завязалась долгая беседа на политическую тему. Рас-сказы игумена о зверствах большевиков не портили мне аппетита. А насытившись, описал, как умел, жизнь и по-ступки строителей «Единой Неделимой». Монах молча слу-шал, скорбно понурив голову, и соглашался со мной во многом. Он был непреклонен лишь в вопросах непогреши-мости святой церкви, подкрепляя свое, мало убедительное, красноречие текстами из священного писания. Мне было совсем не до религиозных диспутов; пришлось только ука-зать отцу Викентию, что церковь всегда служила орудием угнетения трудовых масс. — Вспомните текст: «Несть власти, аще не от бога». — А скажите, Павел Васильевич, Май-Маевский был ре-лигиозный человек? Я рассказал о том, как в Харькове, набравшись сме-лости, я спросил генерала: — Ваше превосходительство, вы не верите ни во что, но почему же вы креститесь на парадах? — Капитан, — ответил Май-Маевский, — вы слишком мо-лоды и не понимаете, что для простого народа это необ-ходимо. На ночь нас устроили в отдельном монастырском фли-геле. В маленькой комнате было тепло и по-своему уютно. Часть наших улеглась на кровати с соломенным матрацом и на маленьком диване, а остальные прямо на полу, на войлочном ковре, который заботливо принес монах. Воробьев, ради шутки, посоветовал Вульфсону: — Завтра нам предстоит трудная дорога. Ты бы помо-лился всем святым. Вульфсон, укрываясь рядном, засмеялся: — Пусть за нас помолятся монахи: им делать нечего. Потом наказал постовому: — А ты там смотри лучше! На святых не надейся! Тусклый свет лампад освещал две ветхие иконы и наве-вал дремоту. Некоторые товарищи попробовали было пере-кинуться анекдотами о монахах, но я напомнил, что утром нас ждет большой переход. ПОПАЛИ К ДРУЗЬЯМ На следующий вечер мы подходили к подножию ялтин-ской Яйлы. Начался подъем. Сугробы и темь сбили нас с дороги. Пришлось взять направление на юг, ориентируясь тем, что северная сторона каждого дерева покрыта снегом. Чем выше — тем труднее: мы утопали в снегу, Яйла ис-чезла. Во тьме шумели могучие сосны, в дремучих лесных дебрях завывал ветер. Приходилось часто отдыхать в су-гробах под густым кустарником, прижимаясь друг к другу. Наконец непроходимый снег заставил нас переменить на-правление. Через несколько сот шагов мы наткнулись на глубокий обрыв. Малейшая неосторожность, и человек упа-дет в пропасть. Но Воробьев пресек наше замешательство: — Товарищи, исхода нет. Не замерзать же здесь! Кто за мной — вперед! Он скользнул вниз, прыгая от дерева к дереву, за ним спустились я, Вульфсон и остальные. После часа мучитель-ного спуска мы очутились в безопасности, по крайней Мере, от падения в пропасть. Вдали у подножья замигали огоньки. Мы скоро подошли к ним и, замедлив шаг, кра-дучись, стали пробираться к домам. Вдруг Воробьев шеп-нул: — Тише! Слышите? В вечерней тьме уныло звучала песня. Это пел татарин и вязал хворост. Увидев вооруженных людей, он остолбенел, уронив хво-рост. Я спросил, понимает ли он по-русски. Татарин кивнул головой. — Какая это деревня и кто живет в том домике? — указал я на крайний дом. — Деревня Кучук Изимбаш, живет Измаил, «якши че-ловек». Поняв, что мы не опричники Врангеля, жестоко пресле-довавшие за малейшую порубку, татарин спросил: — Откуда твоя идет? Воробьев молча указал на обрыв. Татарин всплеснул руками. Оказывается, до нас еще никто не отваживался на спуск по этому обрыву. В домике Измаила нас приняли радушно. Хозяин, после традиционного «кош кельде» (с приездом), пригласил войти в комнату. Мы жадно уничтожали козье молоко и хлеб, а татарин допытывался, правда ли, что Орлов собрал всех дезертиров и, сговорившись со Слащевым, идет на фронт. Мы уже понимали всю гнусность орловских замыслов и были рады, что сама природа преградила нам дорогу в Ялту. Вблизи дома Измаила проживал пристав с четырна-дцатью стражниками, и мы ушли сразу после обеда. Вече-ром нас хорошо встретили в деревне Адым-Чокрак, дали продуктов и указали дорогу к объездчику Евграфу, зна-комому Воробьева. В горах мы набрели на житье: про-сека, за изгородью небольшой домик с сараем. Из трубы расстилался по балке серый дым. Навстречу затявкала со-бака, и на крыльцо вышел молодой человек в рабочей куртке и бархатной шляпе, из-под которой падали на плечи длинные волосы. Не то монах, не то художник. Приветливо улыбаясь, он снял шляпу и пригласил нас в дом. Вся обстановка его двух жилых комнат состояла из двух столиков, двух табуреток, кровати и самодельной скамьи со спинкой. Воробьев спросил про Евграфа, а я машинально читал названия книг на одном из столиков. Богатая у вас революционная литература, — не утер-пел я:—кто ее читает? Хозяин пристально взглянул мне в лицо и, видимо, до-верившись, признался: Я читаю. В комнату вошел высоченный человек средних лет, с густой рыжей бородой. В одной руке гигант держал ружье, в другой—убитого зайца. Воробьев бросился рыжему на шею, и они расцеловались. Наши языки развязались, и мы познакомились. Наш молодой хозяин оказался скрываю-щимся от Врангеля коммунистом Ульяновым. В 1918 г. он был пропагандистом среди немецких оккупантов, до-ставлял литературу из Москвы в Севастополь и Харьков. Он вынужден был таиться в лесу под чужой фамилией от белой контр-разведки. Ульянов очень обрадовался нам и предложил временно жить в казарме, чтобы сформиро-вать отряды. Он ободрал зайца, мы вычистили картошку, — ужин вышел великолепным. Разговор не смолкал почти до рас-света ... ЧЕРЕЗ ЭКСПРОПРИАЦИИ К ФОРМИРОВАНИЮ ПАРТИЗАНОВ На утро нас разбудили пинки стражников. Они забрали наши винтовки и приказали одеться. Я подошел к помощ-нику пристава и, идя на страшный риск, назвал себя адъю-тантом Май-Маевского. — Я не знаю, кто вы такие, — тупо сказал стражник: — мне приказано доставить вас к приставу в деревню Каралез. В Каралезе нас под охраной поместили в дом к тата-рину Билял Османову, который отнесся к нам весьма дру-жески и снабдил продуками. Через некоторое время нас повели к приставу. Он, в форме поручика, сидел за столом. — Кто вы такие и каким образом попали на кордон?! — заорал он на нас. Но я окинул пристава начальническим оком и строго произнес: — Поручик, прежде чем разговаривать, встаньте, как полагается. Перед вами стоит капитан — адъютант гене-рала Май-Маевского. Чудом уцелевший документ, удостоверяющий мое адъю-тантство, и карточка удостоверения спасли нас. Поручик моментально вскочил, приложил руку к козырьку и дро-жащим голосом залепетал: — Виноват, господин капитан. Мне донесли: на кордоне банда и часть ваших людей раздета. — Поручик, вы разве ничего не знаете о движении Орлова? Если мне понадобится, — я и из вас сделаю такого же оборванца. — Я небрежно ткнул в сторону своих «людей». — Вы своими действиями могли сорвать мне опе-рацию. — Виноват, господин капитан. — Поручик, выдайте моим людям ружья и снабдите продовольствием из расчета на три дня. А сейчас вызо-вите по телефону генерала Лукьянова: я с ним буду говорить. — Господин капитан, телефон находится в восьми вер-стах на станции Сюрень. — Ну, так в другой раз не посылайте остолопов вроде вашего помощника на такое серьезное дело. — Слушаюсь! — и поручик облегченно вздохнул. Прощаясь, я окончательно «подобрел». — В ваших интересах я не буду доносить рапортом о происшедшем, а мое пребывание в этой деревушке храните в строжайшей тайне. Поручик, радостно стукнув каблуками, сказал: — Слушаюсь, все будет исполнено! Я скомандовал своим: — Ребята, за мной! Жители Каралеза смотрели на нас во все глаза. А при-став старался: — Господин капитан, может, лошадей вам дать? — Не беспокойтесь, поручик, они нам не нужны. Мы быстро покинули деревушку, дорогу показывал тата-рин Билял Османов. После нескольких верст по горам и балкам мы вновь пришли к объездчику Евграфу, где долго смеялись над удачной комедией. Пристава удалось провести только из-за отсутствия у белых хорошей связи. Первое предостережение! Эту ночь мы провели в небольшой пещере с одним вы-ходом; ее указал нам товарищ Ульянов. Безопасная и теплая спальня! Посреди пещеры разожгли костер; когда он прогорел, угли разгребли по каменному полу пещеры. Нагрев камни, мы сгребли уголь в сторону, постлали пол и сладко уснули, выставив посты. На утро мы вернулись на кордон Херсонесского мона-стыря, откуда решили разойтись по районам и городам; необходимо было ознакомиться с настроением масс и на-ладить связь с подпольными организациями.
Dobrovolec:
Dobrovolec: В кордоне мы пристроили, в качестве рабочего, нашего еврея Вульфсона, выдав его за латыша. Товарищ Вульфсон совершенно обезножел из-за отсутствия сапог и ну-ждался в покое. Нелегко расставаться с боевым товарищем, особенно, в такой трудной обстановке. Но мы пригрозили отцу Викентию смертью, если он не убережет нашего то-варища. Вторым нашим делом было навестить дядю Семена. У него мы познакомились с крестьянином Шуркой. Этот Шурка жил налетами на спекулянтов всех видов: грабил по дорогам и домам. Так как Шурка щедро делился с теми, кто оказывал ему содействие, и никогда не обижал бедняков, крестьяне относились к нему хорошо. Несмотря на все меры, принятые Врангелем, Шурка был неуловим. Он охотно рассказывал нам о своих похо-ждениях; когда он начинал рассказывать о том, как он выскакивал из-за кустов, хватал лошадей за повод и на-водил револьвер на седоков,— глаза его наливались кровью. Этот типичный былинный разбойник, подробно расспросив о целях нашего отряда, стал умолять, чтобы его приняли в нашу компанию. На войне хороши все средства. Шурка нам годился для связи, и мы взяли его с собой. Для нашей работы необходимы были средства. Пришлось, скрепя сердце, решиться на экспроприацию. Прихватив в Кадыковке двух скрывавшихся там революционеров, мы с Шуркой и Воробьевым двинулись к Чоргунской конторе лесозаготовок. Я оставил Шурку с двумя товарищами около дома; мы же с Воробьевым вошли в контору. За столом сидело девять хорошо одетых мужчин, шестеро из них в форме инженеров. Я внушительно сказал: — Господа, прошу не шевелиться. Морская севастополь-ская контр-разведка.—Поручик, скажите, пусть застава и оцепление отдыхают (это — Воробьеву). — Господа инженеры, кто имеет оружие, — положите на стол. О дерево брякнули два браунинга. Я вцепился зорким подозрительным взглядом в ближнего чиновника: — Вы Прилуцкого знаете ? — Нет, нет,— торопливо ответил перепуганный инженер. — Вам придется следовать за нами, — многозначительно подчеркнул я. — А кто здесь является кассиром? Откройте кассу. Мужчина средних лет дрожащими руками открыл несго-раемую кассу. — Поручик, посмотрите серию и номер билета. Кассир подал пачку банковых билетов Воробьеву, а я вынул из бокового кармана чистую записную книжку. — Какая серия и номер? Воробьев назвал. — Правильно,—процедил я сквозь зубы: — посмотрите следующую пачку. Комедия развертывалась успешно. — Откуда вы взяли эти деньги? — обратился я к кассиру. — Из казначейства, господин начальник. — Из казначейства ли производили обмен? — Из казначейства. Вот, посмотрите, неразорванные пачки. — Это не важно,— прервал я:—вам тоже придется одеться. Поручик, просчитайте, сколько денег? Воробьев зашуршал бумажками, инженеры стали просить меня не арестовывать их товарищей. — Они не виноваты ни в чем, господин начальник. — Я в этом сам уверен, господа инженеры—(здесь я был вполне искренен). — Возможно, что эти деньги попали в кассу по вине кого-либо другого. Напишите поручительство. — 83 тысячи доложил Воробьев. Эти деньги, как мы узнали позже, предназначались на разработку лесозаготовок и шпал для постройки страте-гической линии Джанкой-Перекоп. — Поручик, заберите деньги. Я подмахнул шикарную расписку. — Вот вам расписка в том, что мною отобраны деньги. Завтра явитесь к князу Туманову, и он даст вам основа-ние на получение других денег. А теперь, господа инже-неры, в ваших же интересах прошу в течение получаса не выходить из помещения, так как я буду производить недалеко от вас обыски и аресты. Все, как один, ответили: — Что вы, что вы! Мы до утра просидим, не выйдем. — Извините за беспокойство, господа инженеры, до сви-данья. Поручик, за мной! Половину экспроприированных денег мы передали Пете Сердюку, члену подпольной организации среди крестьян Балаклавского района, половину взяли мы с Воробьевым для нужд революционного движения. НОВЫЙ ПРОВАЛ И РОСТ РАБОЧЕГО ДВИЖЕНИЯ Вместо нашего комитета, расстрелянного белыми, в Се-вастополе сорганизовался новый подпольный комитет. Во главе его стоял Крылов (Шестаков), секретарь профсоюза. Левый эсер — он убедился, что соглашательская политика отдаляет скорейшую победу пролетариата над капиталом, поэтому порвал с эсеровской партией. В состав комитета входили: Гитин (зубной врач), Клепин, Авдеев, уполномо-ченные от воинских частей и порта: Губаренко, Васильев (он же Александровский), Мулеренок, Кривохижин, Замураев, Борисов, Гевлич, Кибур, Фокин, Петров, Кирлак, Наливайко и Гинзбург. Комитет печатал воззвания и распространял их среди войск. Вскоре все было готово к восстанию. Для связи со мной комитет послал в район Балаклавы «барона» Мацкерле. Но один из подпольщиков, Николаев, подозревая барона в принадлежности к охранке, не выдал ему моего местопребывания. Предварительное совещание происходило на конспира-тивной квартире Гитина по Екатерининской улице, д. № 33, и последнее, с представителями от воинских частей, — на Корабельной стороне, по Николаевской улице, д. 86 (Клепина),—собралось 3 марта ст. ст. 1920 г. В первую очередь было решено захватить штаб Вран-геля и особый батальон при штабе крепости: среди сол-дат и даже офицеров было много распропагандированных коммунистами. Затем — занять почту-телеграф, все гос-учреждения, вокзал и суда, стоящие на рейде. Эта большая работа выпадала на долю войск, состоя-вших в ведении комитета и рабочих порта. Их насчиты-валось до десяти тысяч. К трем часам ночи комитет распределил между всеми товарищами обязанности в момент восстания и назначил сроком переворота—.ночь на 6 марта. И вдруг нагрянула контр-разведка, затрещали пулеметы. Председатель комитета Крылов, не теряясь, стал жечь про-токол заседания и другие бумаги. В комнату ворвался юнкер, крикнувший: «Именем за-кона вы...», но выстрелом Крылова в упор был положен на месте. Уполномоченные воинских частей бросились через окна и крыши. Все-таки контр-разведка захватила Крылова (Шестакова), Клепина, Губаренко и нескольких представи-телей от воинских частей. Мулеренку, Васильеву (Але-ксандровскому) и другим удалось бежать. На квартирах схвачены: Гитин, Авдеев и несколько офицеров по частям; всего было арестовано двадцать семь человек. Арестованных распределили по группам. Десять человек предали военно-полевому суду. Контр-разведка, захлебываясь от радости, смаковала события в передовой статье газеты «Юг». Рабочие напряженно следили за участью арестованных товарищей. В порту устраивались групповые собрания и через Крымпрофсоюз старались освободить арестованных. Военно-полевой суд 22 марта ст. ст. приговорил к смерт-ной казни тт. Крылова (Шестакова), Гинзбурга и Наливайко. Два товарища получили по десять лет тюремного заключения, остальные оправданы. Но комендант крепости передал дело на новое рассмотрение. В ночь на 24 марта, по приказу известного палача, ген. Слащева, арестованных товарищей увезли в Джанкой под усиленным конвоем. Рабочие порта, узнав об этом, на собрании вырабо-тали резолюцию и передали копию ее Зееаеру: «Мы, рабочие завода и порта Морского ведомства, на совести которых нет кровавых пятен, которые при всяких властях и при всяких условиях возвышали свой голос протеста, а нередко и активно выступали против всяких на-силий и расправ, узнав об увозе генералом Слащевым в Джанкой арестованных: Губаренко, Гинзбурга, Шеста-кова, Авдеева и других, видим в этом акте недопустимое вмешательство в дело суда и желание безгласного правежа, а может быть и без всякого суда расправиться с аресто-ванными, воскресив этим жуткие картины застенков. Ра-бочие выражают свой протест против подобных расправ и требуют гласного суда над арестованными с участием защитников, для чего арестованные должны быть немедленно переведены в Севастополь, где только и явится возмож-ность для обвиняемых выставить своих свидетелей. «Рабочие понимают этот чудовищный акт как вызов рабочему классу. Принимая этот вызов, рабочие заявляют, что они никогда как с подобными актами, так и с «чрезвычайками» примириться не могут и будут вести с ними самую решительную борьбу. Кроме этого мы заявляем: может быть, Крыму будет суждено вновь переживать ужасы «чрезвычаек», [14] и тогда у нас, рабочих, до сих пор успешно боровшихся с «чрезвычайками» в Сева-стополе, будет выбита из рук действиями нынешних властей возможность спасти жизнь многих. Пусть это будет на совести тех, кто творит произвол и, главным образом, на вашей совести, генерал». Одновременно Крымпрофсоюз заявил протест против действий Слащева, требуя немедленного возвращения аре-стованных для гласного суда. На заседании Совета министров, во главе с Мельнико-вым, выработано следующее постановление: «Совет министров Южно-русского правительства, полу-чив в момент приезда в Севастополь сведения о том, что, до приезда, генералом Слащевым увезено в Джанкой 10 человек, преданных военно-полевому суду, обсуждал в за-седании своем, состоявшемся 12 марта, этот вопрос и принял ряд мер к тому, чтобы дело получило нормальное движение. В виду того, что военная юстиция и военная власть не входит в сферу компетенции власти граждан-ской, каковой является Южно-русское правительство, по-следнее, учитывая политическую сторону вопроса и озабо-чиваясь внесением законности во все области жизни юга России, поручило председателю Совета министров Н. М. Мельникову немедленно снестись по прямому проводу с ге-нералами Слащевым и Шиллингом и настоять на соблюде-нии всех законных гарантий в этом деле. Это постановление было расклеено в мастерских за-вода. Пресса уверяла, что постановление произвело на рабочих самое прекрасное впечатление. На самом же деле, рабочие мало ему доверяли. 1 —Клепин. 2 —Авдеев. 3—Наливайко. 4 — Гитин. (Смотри — слева на право,сверху вниз.) Рабочая делегация и Крымпрофсоюз передали постано-вление и послали телеграммы протеста Слащеву и Шиллингу. И вот что ответил Слащев: «Армянск 2 — III. «1) Крымпроф Председателю Шевченко. «2) Председателю Исполнительного комитета Канто-ровичу. «3) Председателю союза зубных врачей. «4) Правлению Союза кооперативов Севастопольского района. «5) Правлению Общества потребителей севастопольских кооперативов. «6) Во все газеты. «Получил вашу телеграмму и поражаюсь: никогда от гласности не уклоняюсь, но не верю, чтобы честные рабо-чие сказали ваши слова. Вы или ваши ставленники за-нялись давлением на суд. В ответ на ваше заявление о том, что вдали от Севастополя судить нельзя, отвечаю: «Вдали от фронта судить нельзя. «Я уже сказал, что не допущу красных в Крым, но и не позволю тылу диктовать свою волю фронту. Добьюсь этого во что бы то ни стало, ставя ставкой свою жизнь и жизнь врагов России. «Судить будут у меня и приговоры будут утверждены мною. Рабочие же ко мне не приезжали. .Сейчас прошу мне не мешать, так как я наступаю с войсками против красных, которым вы, видимо, помогаете. С л а щ е в». Городская управа, опасаясь беспорядков среди рабочих, выразила Слащеву телеграммой и свой протест. Он от-ветил: «Думаю, что делу больше поможет трезвое отношение рабочих к делу и исполнение Управой своего дела. Под-судимые судятся по закону фронтовыми чинами, которым они помешали работать. Честный человек не должен бо-яться места, где его судят, а руководители масс должны объяснить это своим доверителям, во избежание пролития крови. Слаще в». Слащевские телеграммы сильно волновали рабочих за-вода и порта. Они готовы были восстать, но их сдержи-вал Крымпрофсоюз. Председатель, меньшевик, Канторович дал обещание рабочим, что Южно-русское правительство не допустит смертной казни. Действительно, глава министров Мельников по прямому проводу просил генерала Слащева, в целях укрепления в на-селении доверия к военной и гражданской власти, не до-пустить чего-либо неправомерного. Слащев отговорился тем, что никогда ничего против совместной работы с Ко-митетами и их союзами не имел, но «предатели России живыми не останутся. Фронт будет диктовать тылу, а не тыл фронту». — «Десять прохвостов расстреляны по при-говору военно-полевого суда. И сегодня утром нами взята Чаплинка, Преображенка, масса пленных и трофеи. Я только-что вернулся оттуда и считаю, что только потому в России у нас остался один Крым, что я расстреливаю подлецов, о которых идет речь». Учитывая озлобление рабочих, контр-разведка раскинула среди них густую сеть. Роль ангелов-миротворцев контр-разведки сыграли мень-шевики, которые успокаивали и отговаривали массы от активного выступления. Все-таки в Севастополе разрази-лась трехдневная забастовка траура. Рабочие приступили к работе, уступая вооруженной силе, но с сознанием, что на месте десяти замученных восстанут сотни и тысячи.
Dobrovolec: КАК ФОРМИРОВАЛИСЬ ПАРТИЗАНСКИЕ ОТРЯДЫ Наше внимание привлекал самый революционный рай-он— деревня Мангуши. Здесь было сосредоточие дезерти-ров и революционной татарской молодежи. По балке между двумя горами, стоял отряд в сорок человек. Отряд не имел ни обмундирования, ни достаточного вооружения, ни про-довольствия. Партизаны зачастую питались капустой и даже сложили поговорку: «от капусты не уйти». Жили они в землянках. Весь отряд состоял из освобожденных из здания школы, привезенных из Харькова. Было вы-пущено около девяноста человек, но, по дороге в лес, мно-гие разошлись по окрестным деревням; лишь человек пять-десят прибыли в деревню Мангуши. В отряде находились девять коммунистов: Киселев, Егерев, Камов (убит), Демьян (убит), Жорж, Фирсов, Шкуркин (убит), Африканец, Делюс. Остальные партизаны расслаивались на две группы: на людей без определенных убеждений, преследуемых Вран-гелем за дезертирство или симпатии к советской власти, и людей с темным, даже уголовным прошлым. Последних отряд привлекал единственно надеждою легкой наживы. Перед нашим приходом этот отряд произвел само-вольно налет на шоссе, забрал много денег и ценностей. Характерно, что деньги не хранились у одного доверенного лица, а делились между участниками налета. В балке ца-рила картежная игра, брань висела в воздухе. Было раз-вито бахвальство, щегольство своей удалью и наживой. Деньги прятали в фуражках. Не удивительно, что при та-ком порядке отряд голодал. Часть партийцев ушла в го-род, в том числе и начальник отряда Шкуркин, для под-польной работы; оставшиеся коммунисты не могли спра-виться с отрядом. Среди партизанов началось глухое брожение. Были недовольны Шкуркиным, который пере-правлял наиболее крупные средства в Ревком. Наша хорошо сколоченная группа помогла местным партийцам ввести дисциплину. Общими силами мы убедили бросить картежную игру и «дележку». Только шесть че-ловек не захотели подчиниться новому порядку и ушли из отряда. Командование было поручено мне. Мы наметили своим маршрутом: Мангуши, Лаки, Биясалы и Севастопольский район. Одно горе: нам не хватало красного знамени. Но по дороге в Мангуши мы, к нашему восторгу, встретили мальчонку в красной рубашке. Мы сейчас к его матери: — «Продай нам! Бери сколько хочешь». Крестьянка, узнав, что рубашка пойдет на знамя, долго отказывалась брать деньги. Мы насилу всучили ей изрядную сумму. Знамя вышло самое настоящее; стройным шагом, с ре-волюционными песнями, мы вступили в Мангуши. Сорга-низовали митинг; наши ребята красочно рассказывали о притеснениях белых и призывали к восстанию. У здеш-них крестьян достаточно трещала шея от белого нажима, и наша пропаганда пришлась как нельзя лучше к месту. Отряд сразу вырос до ста двадцати человек. Казалось бы: жить да радоваться. Не тут-то было! Когда я предложил партизанам работать в Севастополь-ском районе, «новенькие» забузили: — Из Мангушей никуда не пойдем, будем охранять деревню! — Останемся под Мангушами и будем производить налеты. Нам пришлось распрощаться с крепкими мужичками, сказав в назидание: — Так дело вести нельзя! Сидеть на одном месте, есть «барашка» да изредка делать налеты и ждать осво-бождения в то время, когда каждая минута дорога для тех, кто проливает под Перекопом кровь,—недопустимо! Но мы не унывали, понимая, что для настоящего, боль-шого движения крестьян время еще не приспело. Распался и наш отряд. ДВЕ ВСТРЕЧИ Снова крохотной группкой двинулись в севастополь-ский район. Здесь Камов остался в Кара-Кубе, чтобы за-тем пробраться в Севастополь для связи с подпольной организацией, а мы с Воробьевым остановились в деревне Алсу. Здесь к нам присоединился беглый матрос Яша Гордиенко. И здесь же произошло любопытное происшествие. Вместе с «Шуркой» мы ловили как-то рыбу у Чортова моста. Вдруг на фоне южной зелени появилось несколько офицеров с удочками, которые они время от времени за-брасывали, медленно приближаясь к нам. Я насторожился и хладнокровно снимал рыбу за рыбой. — Как вы хорошо ловите рыбу! — воскликнул старый полковник, поровнявшись со мной. — Люблю ловить рыбу, — признался я: — но мерзавцы большевики разграбили имение. Приходится ловить рыбу на скудной речке. — А где ваше имение? — полюбопытствовал полковник. — По Хопру, в Балашове. Полковник заинтересовывался все сильнее. — У железнодорожного моста, Арзамасцева, — бряк-нул я, как всегда, на страшный риск. — Как, вы сам Арзамасцев? — удивленно спросил пол-ковник. — Я сын Арзамасцева. — Очень приятно познакомиться, — полковник протя-нул руку, буркнув свою фамилию. Подошли остальные офицеры. — Знакомьтесь, господа. Арзамасцев из Балашова, — любезно представил меня полковник. После приторно изысканных поклонов, я спросил: — Господа офицеры, скажите, каково положение Пе-рекопа? Не придется ли мне эвакуироваться дальше, в Константинополь? (Стоит ли добавлять, что моя рука крепко сжимала в кармане рукоять револьвера.) — Что вы, что вы! Мы к Александровску продвинулись. Близок уже Донецкий бассейн, а вы — вы эвакуироваться!— наперебой заговорили офицеры. — А скажите, пожалуйста, я намерен купить здесь дачку, как здесь насчет бандитов? — В этом районе бандитов нет, за исключением одной сволочи Макарова, но и его мы скоро поймаем, — похва-стался один из офицеров. — Это не тот ли Макаров, о котором я читал в газете? — Да, он— мерзавец, адъютант Май-Маевского, — до-садливо смеясь, подтвердил полковник. Я пренебрежительно пожал плечами. — Стоит ли о нем разговаривать? Где вы теперь на-ходитесь? — Мы сейчас на отдыхе в экономии Томиловых. Купите дачу поблизости и приходите сыграть в преферанс и вы-пить кофе. Я был очень «польщен», долго тряс руки новым зна-комым. — Благодарю вас, при первой возможности загляну. А сейчас извините. Мои друзья ожидают меня в Алсу. — Пожалуйста, пожалуйста, приходите, — просили офи-церы. Как облегченно вздохнул я по их уходе. А рыбу нам пришлось с Шуркой ловить в более укромном местечке. Отказаться совсем от ловли мы не могли: рыба нас спа-сала от голода. Во время такой ловли мы как-то увидели на противо-положной стороне речки пять человек в английском обмун-дировании с офицерскими погонами, с котомками на плечах, вооруженных винтовками и револьверами. Шли они, огля-дываясь по сторонам. Тотчас же я послал Шурку узнать, что это за народ. Он прибежал с вестью, что «люди подозрительные». Тогда я перешел Чортов мост. Два офицера сидели в изнемо-жении на камнях. — Кто вы такие и куда идете? Они ответили: — Идем на Алупку! Ответ усилил мои подозрения. — Дороги на Алупку здесь нет, не лучше ли вам иТти по шоссе. Один из офицеров улыбнулся и отчеканил, не сводя с меня напряженного взгляда: — Мы идем туда, где есть справедливость. Выяснилось, что несколько офицеров покинуло ряды белых. Они предполагали пожить на берегу моря, прячась в рыбацких лодках, и, выбрав момент, перебраться в Со-ветскую Россию. Я предложил офицерам зачислиться в мой несуществую-щий отряд; но так как не вполне им доверял, то пред-упредил, что, если они — контр-разведчики, то отряд живо с ними расправится. — Хорошо, мы согласны, но чем вы докажете, что вы не являетесь белыми? Я вынул из кармана газету с описанием моего ареста и удостоверение о моем адъютантстве. Тогда офицеры крикнули остальных; медленно, недоверчиво они выходили из кустов, держа винтовки наизготовку. Я узнал их фамилии; Шарый (первый, который открылся мне), Баратков, Колесников, Носов и Гаузе. В балке, у деревни, при-бывшие наперебой рассказывали о своих похождениях. Все они были мобилизованы Врангелем и долгое время старались покинуть его ряды, манкируя службой. Все выжидали удобного случая для перехода к красным. Когда Врангель наметил операцию по расширению своей территории, группа недовольных наладила связь с подпольной организацией Голубева (Храмцева). Храмцев, зная мое местопребывание, дал офицерам на-правление Инкерман — Алсу и сказал, что там есть отряд. Я видел, что офицеры не лгут, но все же держал ухо востро, пока Камов (Орлов) не прибыл из Севастополя и не рассказал, что Храмцев (Голубев) действительно послал пять надежных товарищей. Впоследствии я убедился, что Храмцев не ошибся. НАШЕ ПЕРВОЕ ВОЗЗВАНИЕ Спустя неделю я продиктовал Бараткову, теперь адъю-танту отряда, воззвание к войскам Врангеля: «Барону Врангелю. Копия всем войскам. «Товарищи — солдаты и офицеры. Мы, участники пер-вого Ледяного и Дроздовского походов, обращаемся к вам, обманутым и втянутым в гнусную авантюру сумасшедшего стратега Врангеля. Вам хорошо известно, что Доброволь-ческая армия под предводительством Деникина, развивая наступление и выходя из Донецкого бассейна, шла под лозунгом учредительного собрания. Но, по мере продви-жения вперед, этот лозунг терялся, и когда дошли до Орла, то почти открыто пели «Боже, царя храни». Генералы мало думали о «Единой Неделимой России». Колчак под-ходил к Волге, а Деникин приказывал Май-Маевскому не особенно успешно развивать наступление, иначе-де Колчак перейдет Волгу, займет Нижний-Новгород, и деникинская ставка может остаться за бортом. Перед Орлом они рас-пределили портфели власти. В это время генералы устраи-вали блестящие банкеты и оргии, обходившиеся чуть ли не в миллионы. Губернаторы проходили путь через муку крестьянства, как они выражались, с факелами выжигая большевизм. Высшее командование не считалось с рядовым офицерством и солдатами, В то время как вы проливали кровь на фронте, генералы набивали себе карманы. О кре-стьянах и рабочих они мыслили не иначе как о рабах. На секретном заседании, в присутствии Деникина, Рома-новского, Май-Маевского и других видных генералов, Вран-гель сказал: «Пока мы не дойдем до седых стен святого Кремля и не услышим колокол Ивана Великого, аграрный и рабочий вопросы мы решать не будем. На случай же если темная сволочь — масса взбунтуется, у нас есть молодая гвардия (корниловцы, марковцы, дроздовиы), при помощи которой мы всегда сумеем подавить восстание. Пушки и пулеметы союзники пришлют». «Мы приведем вам пример, как думали о России союз-ники: за один транспорт со снарядами они вывозили восемь транспортов сырья, к тому же пользовались бесконтрольно нефтяными промыслами. Когда приезжал в Харьков генерал Брикс (глава великобританской миссии по делам России), то на совещании он интересовался одним: «— Есть ли у вас сырье и в каком количестве? «Вот как союзники думали о России. «За что же вы воюете? За буржуазию и их приспеш-ников, генералов, которые набили чемоданы и одним глазом смотрят на Керчь, другим на Перекоп, часто оглядываясь на Константинополь; за контр-разведчиков, продажных людишек, за бесценные «колокольчики» расшаркивающихся по-холопски перед генералами, выдавая истинных борцов освобождения трудящихся. Они смакуют последние со-бытия дня, но мы им скажем: напрасно, господа, прежде-временное ликование. На месте одного замученного вос-станут десятки, сотни борцов, и час расплаты прибли-жается ! «Мы обращаемся к вам и надеемся, товарищи солдаты и офицеры, что наш призыв не останется пустым звуком. Вы все, как один, по первому нашему сигналу, должны выступить с оружием в руках на улицу и действовать по указанию подпольного комитета. «Не дайте уйти буржуазии и их приспешникам, гене-ралам. Не далек тот день, когда над Севастополем будет развеваться красное знамя. Покидайте ряды белых, идите к нам. Мы вам гарантируем жизнь, а мерзавцам пощады быть не может. «Да здравствуют рабочие и крестьяне! «Да здравствует Третий Интернационал! «Да здравствует всемирная революция! «Бывший адъютант генерала Май-Маевского капитан Макаров, ныне командир 2-го Повстанческого советского полка». Камов передал мое воззвание в Севастопольский под-польный комитет, состоявший из восьми человек: Никитин Николай (ведал печатным делом и секретар-ствовал), Замураев Алексей (снабжение оружием и пополнение из госпиталя для моего отряда), Анфалов (доставка оружия и связь с рабочими порта), Вилонов (хранение оружия, конспиративная квар-тира.— Михайловская улица, д. № 77), Борисов (информационная часть К-та), Кривохижин (связь с рабочими, информация и до-ставка оружия), Цыганков (подрывная часть, агитация среди войск, пополнение оружием, людьми. Его квартира на Зеленой Горке служила явкой, куда приходили Камов и др., откуда отправлялись в лес оружие и люди). Камов вернулся с тринадцатью товарищами, присланными на пополнение из комитета. Среди них — товарищ Ва-сильев (Александровский), впоследствии начальник штаба Мокроусова. ОПЯТЬ В ГОСТЯХ Так как отряду не хватало средств, я внес предложение произвести экспроприацию в имении Шнейдера. Четыр-надцать партизанов оделись офицерами. Двоих мы наря-дили голодранцами. Окружив их тесным кольцом и взяв винтовки наперевес, мы двинулись через деревню Ай-Тодор. Здесь мы не утерпели, чтобы не зайти в местный коопе-ратив. Как-раз тут находился старый знакомец —пристав из Каралеза. Он вытянулся перед моей флотской лейте-нантской формой, а я спросил его, узнает ли он меня, и приказал отдать оружие. Протянув «Смитт-Вессон», при-став долго всматривался испуганными глазами в мое лицо и нерешительно признался: — Не могу узнать, господин лейтенант. — Поручик, я—Макаров, или, как вы называете меня, бандит. Но я не бандит. В кооператив собралась, кажется, вся деревня. Я спросил татар: — Что представляет собой пристав? К счастью для поручика, татары дали самый хороший отзыв. — Поручик, вы очень испуганы,—обратился я к приставу: — у вас жалкий вид. Но мы отпускаем вас, и горе вам, если будете причинять населению вред. От нас не уйдете. Возьмите ваш никуда не годный пистолет и идите куда угодно. Но предупреждаю вас, что за одно слово о нашем пребывании в этой деревушке вы понесете должное наказание. Очень благодарны за Каралез. До свидания! Поручик, окруженный крестьянами, стоял, как статуя, с поникшей головой. Отряд наш двинулся в первоначальном порядке. — Поручик, — крикнул я на прощанье, — передайте всем, что власть генералов скоро кончится. Добровольно пере-шедшим в наши ряды гарантируем жизнь, а мерзавцев расстреливаем и будем расстреливать. Через два часа ходьбы показалась экономия Шнейдера. Когда мы проходили деревню, симулируя конвоирование двух «сицилистов», какая-то старушка тяжело вздохнула, перекрестилась, на глазах ее появились слезы. «Господа офицеры» на нее накричали: — Дальше, сторонись! У помещика были гости. Хорошо одетый человек при-крикнул на расходившихся собак. — Морская севастопольская контр-разведка, — отрекомендовался я: — прошу, господа, не шевелиться. Все замерли. Я приказал всем войти в помещение, строго спросил хозяина: почему он помогает красным и сколько раз был в имении Макаров? Вытаращив глаза, помещик возбужденно забормотал: — Что вы, господин лейтенант! Я буду помогать красным бандитам?! У меня племянник борется против краснозе-леных, а бандит Макаров у меня никогда и не был... Я приказал Камову: — Поручик, произведите тщательный обыск. Через несколько минут тягостных вздохов и замеша-тельства помещичьих гостей, Камов протянул мне наше же воззвание к рабочим и крестьянам, выпущенное подпольным комитетом. — Господин лейтенант, вот посмотрите, — штучка инте-ресная. Как бы не зная, в чем дело, я пробежал воззвание и поднес его к носу помещика. — А это что? Он дрожащим испуганным голосом оправдывался: — Не знаю, каким образом попало ко мне. — Сколько у вас таких экземпляров в кассе? У меня о вас точные сведения. Шнейдер совсем растерялся. Вынув ключ от несгораемой кассы, он бормотал: — Посмотрите, кроме денег, там ничего не может быть. Он, дрожа, открыл кассу, и мое сердце вспыхнуло ра-достью: денег было не мало. Я начал пересчитывать пачки. Вошел Яша Гордиенко в форме поручика, протянул мне пакет: — Господин лейтенант, пакет от князя Туманова. Я быстро разорвал конверт и, как бы читая про себя, приказал развести арестованных по комнатам, а Гордеенко громко ответил: — Поручик, доложите князю Туманову, что я сейчас поеду производить аресты и обыски в деревню Кара-Кубу. А со Шнейдером неважно. Я вышел. Двери комнат были закрыты, и охрана порой открывала их, пресекая разговоры. Потом партизаны не-заметно скрылись. С деньгами, с двумя повозками, нагруженными всем необходимым, мы вернулись в балку. На енотовых поме-щичьих шубах мы отдохнули, как никогда. Две трети забранных денег мы отправили с Камовым председателю подпольного комитета в Севастополе. В почто-вом отделении Каралеза мы тоже поживились на 200 тысяч. Другого выхода у нас не было. Отряд рос, надо было довольствовать партизанов. Подпольный комитет тоже остро нуждался в деньгах. Не могло быть места мещан-ской морали там, где дело шло о развитии движения. Вскоре в наш отряд влилась часть артиллерийской школы, состоявшая почти на сто процентов из бывших красно-армейцев. Не всегда наши экспроприации увенчивались успехом. Вместе с Артшколой, мы попробывали было «налететь» на имение Колбасниковых, в десяти верстах от Севастополя. Но хозяева забаррикадировались мебелью, и даже ружейный залп не привел их в повиновение. Из-за близости к Сева-стополю пришлось «отставить». СМЕРТЬ «БАРОНА» МАРЦКЕРЛЕ Во время нашего недельного отдыха к объездчику Евграфу как-то зашел «барон» Мацкерле. Он хотел ви-деть меня, но в наш лагерь «барон» опасался итти, отго-вариваясь тем, что служит у татарина в Алым-Чокраке, возит дрова в город, сейчас занят, но скоро придет. Мы уже знали через Голубева (Храмцева), что «барон» — провокатор. Я немедленно послал Гордиенко, Яшу Вульфсона, Гаузе, Шарого, Воробьева и Ахлестина за «бароном». Мы, замаскированные кустарником, несколько часов тер-пеливо выжидали проезда Мацкерле. Дождались и любезно предложили прогуляться. — Где здесь товарищ Макаров? — было первое слово Мацкерле. Я ответил: — Макаров ушел в обход по частям, но я его замести-тель, Прилуцкий. Чем могу служить? — Очень приятно. Вы обо мне, вероятно, слышали. Я — известный подпольный работник, «барон» Мацкерле, прибывший из Одессы. — Скажите, барон, откуда вы знаете Макарова? — Как же не знать Макарова? Я с ним вместе сидел в крепости. «Барон» путался, краска и бледность сменялись на его лице. В этот момент адъютант спросил меня: — Товарищ Макаров, можно отряду ужинать? Ужин готов. — Конечно. Стоявший у костра «барон» вздрогнул и, как бы ста-раясь лучше меня разглядеть, проговорил: — Вы — товарищ Макаров? Как вы изменились! — Я вас не узнаю . — Зато я вас знаю: я очень много знаю о вас. — Не будем, «барон», играть в прятки. Мне ваша дея-тельность тоже известна. Скажите, зачем вы пришли в казарму? Спрашивая меня, вы пытались узнать числен-ность отряда у объездчиков Евграфа? «Барон», совсем растерявшись, ответил: — Товарищ Макаров, у меня есть отряд в шестьдесят человек и восемь пулеметов и можно взять два легких орудия. Последние два слова рассмешили товарищей, а я рас-сказал анекдот о четырех случаях с Иисусом: «верю и не верю». Александровскому, Камову, Воробьеву, Гордиенко я сказал: — У вас достаточно материала: возьмите его! А «барону»: — Мы вас предаем горному военно-революционному три-буналу. Расскажите, как удалось вам бежать из числа двадцати четырех, захваченных на Корабельной стороне? По словам Мацкерле, выходило так: затрещали пуле-меты, дверь квартиры открылась, появился юнкер, сказа-вший: «Именем закона вы...». Крылов выстрелил в него в упор, юноша упал. Воспользовавшись суматохой, «ба-рон» выбросился в окно и убежал вместе с группой юнке-ров, которые от страха не заметили чужого. Мне надоело слушать россказни Мацкерле, и я передал его на допрос ревтрибуналу, а сам сел у костра и глубоко задумался. По аналогии, мне припоминался провал коми-тета, в котором председательствовал брат. Как будто кто- то развертывал передо мной страницы книги его суровой революционной жизни. Владимир был старше меня на три года. Он кончил церковно-приходскую школу первым учеником. Страстно хотел учиться дальше, а бедность принудила его сделаться учеником в переплетной мастерской дяди Асманова. Еще мальчиком Владимир стремился уехать из Скопина. И он оставил мать и родных, чтобы уехать в Балашов, Саратовской губернии. Здесь Владимир работал в пере-плетных при типографиях и принимал активное участие в первомайских демонстрациях, организовывал маевки. Жажда новых мест увлекла брата в Севастополь. Здесь он работал переплетчиком в Доме трудолюбия. Заве-дывающий оценил яркие способности брата и назначил его смотрителем. Конечно, из этого повышения ничего вы-годного для заведывающего не получилось. Вместо верного сторожевого пса, заведывающий приобрел в новом смотри-теле друга и заступника рабочих и вскоре вышиб брата с места. Новый хозяин Владимира, Гладун, бывший офицер, участ-ник севастопольской обороны, приходил в ужас от сво-бодолюбия своего работника и в восторг от его работо-способности и инициативы. Смешно было слушать, как горячо спорили на политические темы Гладун с Влади-миром. Брат часто мечтал: «Соберу немного денег и вместе с товарищами открою мастерскую. Тогда Гладуны не будут нас эксплуатировать». В империалистическую войну Владимир тянул военную лямку в 32 зап. пех. полку, в гор. Симферополе. Болезнь освободила Владимира от военной службы. Он осуществил свою мечту: вместе с товарищами открыл небольшую переплетную мастерскую. Много читал, работал в профсоюзе секретарем, распространял нелегальную литературу. В на-чале гражданской войны вступил в ряды РКП(б) и всецело отдался партийной работе. Я думаю о последних днях брата. У истекающего кровью вырывали признание. Но он и его товарищи умерли молча за великую идею. А в это время, гнусная, продажная тварь, вроде «барона» Мацкерле, подготовляет провал та-ким же честным лучшим товарищам. Так бы и ворвался в палатку и собственной рукой застрелил провокатора! «Барона» допрашивали всю ночь. Он сбивался, на неко-торые вопросы совсем не отвечал. Наши трибунальщики приговорили его к смерти, но посоветовали на всякий слу-чай поговорить откровенно со мной. Провокатора подвели ко мне. Он дрожал всем телом и был бледен, как мертвец. — «Барон», даю вам десять минут на размышление. Если хотите, чтобы я вас зачислил в полк, то расскажите, каким образом получился провал? Иначе я соглашусь с мнением ревтрибунала и подпишу приговор. Мне все из-вестно от подпольного комитета Голубева. — Товарищ Макаров, я вам все расскажу, только на-едине. — Говорите при всех. Провокатор, дрожа за свою подлую жизнь, собирался с мыслями. — Расскажите правду, и я зачислю вас в полк до при-хода соввласти: дам вам возможность искупить вину бое-выми действиями. — Я в этом не виноват, — начал он дрожащим голо-сом.— В 1919 году я приехал из Одессы и познакомился с сестрой милосердия Станиславской. Она сказала, что приехала для работы из Харькова, — я видел у нее доку-менты. Я вступил с ней в сожительство. Скоро я заметил, что моя подруга чересчур интересуется тайнами подполья. Однажды я увидел, как она входила в контр-разведку. Я попробовал с ней объясниться, но Станиславская заявила, что достаточно одного ее слова, и я буду повешен, что за мной ходят по пятам. И так как все равно никуда не уйти от контр-разведки, то для меня всего благоразумнее работать с ней заодно. Я, товарищи, попал в такую об-становку не по своей вине и стал поневоле сообщать Ста-ниславской сведения. — Скажите, «барон», вы поставили в известность кого- либо из членов своего комитета о случае с вами? — Нет, она мне сказала, что в комитете работают еще контр-разведчики, и я боялся. — Сестра Станиславская состояла членом комитета? — Нет. — Вы поставили в известность контр-разведку или сестру Станиславскую о последнем заседании подпольного комитета на Корабельной стороне? — Я контр-разведке не говорил, а сказал сестре. Но вы же знали, что она состоит в контр-разведке? «Барон» промолчал. — Вы партийный? К какой партии принадлежите? — Коммунист. При этом слове товарищи не стерпели: по адресу «ба-рона» послышались проклятия и ругань. С трудом удалось успокоить товарищей. — «Барон» Мацкерле! Вы ездили в Севастополь в контр-разведку? «Барон» не ответил. — Где ваш отряд и пулеметы? Молчание. — Какой же вы коммунист? Ради своей шкуры, вы по-губили лучших идейных борцов, от которых зависело ско-рейшее взятие Крыма? Вы прибыли для работы, чтобы выяснить численность нашего отряда. Ваше преступление нельзя искупить. Ничтожный и продажный негодяй! Таким места в наших рядах быть не может. Разведка! Отправьте его к Колчаку для связи. Все закричали: На такого подлеца пули-то жалко! Провокатора повели в балку. Камов скомандовал: — По провокатору пальба шеренгой! Пли! Но «барон» крикнул: Все коммунисты сволочи! — и хотел бежать. — Пли! И провокатор, «барон» Мацкерле, упал мертвым.
Dobrovolec: ДЕЛА РУК ПРОВОКАТОРСКИХ Долго не могли успокоиться партизаны, с озлоблением и ненавистью повторяя гнусную исповедь «барона». Спустя несколько дней, мы узнали, что подпольный комитет аре-стован в полном своем составе. В одной из газет мы прочли маленькую заметку о том, что захвачен комитет большевиков. Во главе военной организации стоял капитан Макаров. Председателем коми-тета был прибывший из Одессы Голубев (Храмцев), кото-рый пытался бежать из кордегардии контр-разведки и выбросился из третьего этажа, но сломал ногу и был за-хвачен. По другой версии, т. Голубев отказался давать показания; начальник контр-разведки разбил революцио-неру голову подсвечником и приказал своим чеченцам вы-бросить его с третьего этажа. Цель комитета — оттянуть силы с фронта. За такое короткое время провалились три больших под-польных организации! Товарищ В. И. Голубев (П. С. Храм-цев) прибыл в Крым от ЦК РКП(б) для подпольной работы среди войск Врангеля и связи с зелеными. Всего ЦК ко-мандировал тринадцать человек, но в Крым попало лишь трое. Двоих из них расстреляла евпаторийская контр-разведка. Лишь товарищ Голубев пробрался в Севастополь. Если бы этот комитет просуществовал до июня месяца, в Крыму произошел бы переворот. Тов. Голубев построил комитет после провала организации т. Шестакова; уце-левшие члены организации, Замураев и Кривохижин, орга-низовали побег тт. Николаенко, Сердюка, П. Иванова и Александровского (Васильева). Комитет отлично знал, что очень трудно работать в городах, с ненадежными людьми, поэтому Голубев взял правильный путь, ориентируясь на повстанческое движение в горах и лесах Крыма. Главным сподвижником его в этой работе являлся т. Цыганков, у которого на Зеленой Горке, в собственном доме, была главная явочная квартира с паролем от краснозеленых — «зеленая ветка», ответный пароль организации — «Бона-парт». Непосредственную связь с краснозелеными вел т. Гудар; он же работал по хищению оружия из артиллерийских складов, держа с ними тесную связь, так как сам числился на службе в Артшколе. Мы только-что должны были получить несколько пуле-метов и достаточное количество патронов. Комитет пред-полагал пополнить наш отряд. Мой отряд должен был прибыть из Севастополя к моменту выступления, в первых числах июня, и захватить штаб Врангеля. На судах, кроме крейсера «Кагул», все было подготовлено к перевороту. В ведении комитета находились коммунисты и надежные товарищи: Фирсов, Разин, Николаенко, Анокон, Алексан-дров, Литвинов, Нестеренко, Телипалов, Пронин, Дерябин, Третьяков, Наумов, Киселев, Иван, Олейников, Пасхали, Дерябин, Кашенкова, Иван Волобуев, Аничкин, Старосель-ская и др. И вдруг, в последний момент, арестовали т. Бо-рисова. Характерно отметить, что расстрелянный нами провокатор «барон» Мацкерле бывал у Губаренки. Жена товарища подверглась допросу контр-разведки и прямо поразилась подробностями одного разговора, про который знал только «барон» Мацкерле. Провокатор захаживал и к Борисову. Тов. Цыганкова контр-разведка захватила дома. Спасая записку военкома отряда краснозеленых Камова (Орлова), которая лежала в кармане, Цыганков уда-рил офицера в грудь. Офицер выстрелил в него в упор. Тов. Цыганков побежал, но получил еще несколько ране-ний. Обливаясь кровью, он упал. Офицеры контр-разведки стали бить его прикладами и ногами. Цыганков потерял сознание. После долгого издевательства, охранники оста-вили свою жертву со словами: «Собаке — собачья смерть!». Но т. Цыганков, несмотря на тяжелые ранения и побои, остался жив. Очнувшись, он увидел, что лежит в канаве, в луже крови. Каким-то чудом выполз из канавы, в пер-вом попавшемся домике попросил воды. Его мучила жажда. Затем он снова выполз на дорогу и вторично потерял со-знание. Стук телеги привел его в себя. Молочница, еха-вшая в город, соскочила к Цыганкову и, боязливо озираясь, подошла. — Пойдите к моей жене Цыганковой на Морозовой земле и скажите ей, чтобы пришла,— прошептал товарищ. Молочница села на линейку, а т. Цыганков в третий раз потерял сознание. Он очнулся в городской больнице, куда попал через четвертый участок стражи. 22 мая, в двенадцать часов дня, в больницу ворвалась группа вооруженных офицеров и солдат. Несмотря на про-тесты врачей, т. Цыганкова на носилках отнесли в тюрьму и заключили в одиночку. А 25 июня военно-полевой суд при управлении коменданта главной квартиры слушал в закрытом заседании дело группы коммунистов: Е. Айзенштейна, Н. Никитина, П. Мезина, А. Румянцева, Д. Юртаева, В. Анфалова, В. Цыганкова, X. Левченко, А. Ма-словского, Н. Шелекетова, Ф. Гудара (он же Руберовский), М. Никитина, М. Улитина-Вилонова, С. Улитиной-Вилоно- вой, Е. Горового и А. Лешкевич. Коммунисты: Айзенштейн, Мезин, Н. Никитин, Румянцев, Юртаев, Анфалов, Цыган-ков, Левченко и Улитин-Вилонов приговорены к расстрелу; Гудар—к пятнадцати годам каторжных работ; М. Ники-тин— к двум месяцам тюрьмы, Лешкевич — к году и шести месяцам исправительного дома; Масловский, Шелекетов, Горовой и Улитина Вилонова оправданы. При конфирмации приговора, смертная казнь Н. Никитину, Анфалову, Улитину-Вилонову была заменена бессрочными каторжными работами. Вслед за приговором, пошли бесконечные аресты. Одно из новых дел называлось: «Дело сорока трех зеле-ных». В связи с моим отрядом, в тюрьме сидело сорок три товарища: Замураев, Кривожихин, Пересыпкин, Сафо-нов, Ксения, Евграф, Руссенко (семья), Борисов, Воробьева Антонина, четырнадцатилетний Сергей Цыганков и другие. Комитет Шестакова и комитет Голубева провалил «ба-рон» Мацкерле. Комитет моего брата — Василий Микалов, а симферопольскую организацию предал Аким Ахтырский. Имена этих мерзавцев навсегда останутся среди рабочих синонимами самой лютой подлости! НАШИ УДАЧИ И ИСПЫТАНИЯ. Как-то мы решили продемонстрировать свои силы, вер-нее—втереть очки белым. Сшили два красных английских платка и желтой краской написали на них: «Штаб 2-го Повстанческого полка». На одной из возвышенностей вблизи деревни Ай-Тодор раскинулись самодельные шатры. В жаркой синеве повис флаг, и «Интернационал» привлек много татар с Адым-Чокрака и Ай-Тодора. Камов и я на-чали с ними беседу. Подошел Яша Гордиенко, отрапортовал: — Связь от первого батальона. Я достал записную книжку, написал... и передал Яше. — Есть,—отрывисто, по-флотски, проговорил он и скрылся в ближайшую балку. Через некоторое время явился другой. — Товарищ командир, связь от 2-го батальона. Татары совсем растерялись: всего лишь в восемнадцати верстах от резиденции Врангеля открыто стоит повстан-ческий штаб. Подошел третий «актер». — Товарищ командир, куда прикажете разместить пуле-метную команду? Я развернул карту и громко сказал: — Сегодня ваша стоянка должна быть здесь. Я ткнул куда-то в карту. — Здесь у вас будет небольшой переход. На рассвете перейдете в этот пункт, где будете ожидать дальнейших директив. Можете итти! — Слушаюсь,-—сказал третий и поспешно скрылся за горкой. Мы отлично знали, что среди собравшегося около нас населения затаились контр-разведчики. Уж, конечно, они постараются сообщить Врангелю о нашей открытой сто-янке. Барон в это время развивал операцию на Александровск, и мы хотели отвлечь его внимание на нас. Наше предположение оправдалось. Через четыре часа на нас двигался отряд по маршруту Чоргун — Ай-Тодор—Шулюгде. Это сообщили татары. Называли, как всегда, пре-увеличенные цифры. — Улан много! Пятьсот! — Нет, триста! Я скомандовал: — В ружье! В нашем отряде в то время были вооружены только двадцать четыре партизана. Мы засели за камнями небольшой горки как-раз во-время: запылила дорога со стороны деревни Шулю, и я увидел в бинокль небольшой отряд из юнкеров и страж-ников. Они тряслись на подводах, держа винтовки на-изготовку. Едва белые порявнялись с нашим левым флангом, я встал и крикнул: — Сдавайтесь! Бросай винтовки! Вам ничего не будет! Но они быстро, как лягушки, соскакивали с подвод, щелкая затворами. Я скомандовал: — Р-о-т-а-а-а, пли! Раздался дружный залп. — Рота-а, пли!—Поднялась частая перестрелка. — Ура! Ура! Ура! — закричали партизаны, преследуя утекавших вояк. Командир отряда, капитан, и два юнкера были убиты, четверо взяты в плен. Нам досталось много кож, муки, винтовок и патронов, а в кармане убитого начальника оказалось двести пятьдесят тысяч рублей денег. Я повер-нул двух пленных в сторону Севастополя и сказал: — Идите к Врангелю и доложите ему, что в восемь часов будет занят Севастополь. Забрав трофеи, мы двинулись в гущу леса, к казарме объездчика Евграфа. Едва мы расположились на отдых, как один из пленных бежал, другой же рассказал, что он бедный крестьянин, что у него есть невеста и родители и только нужда толкнула его под знамя Врангеля. Он умолял не расстреливать его. После долгого совещания мы ре-шили его испытать. Мы даже предложили ему пойти в деревню и отнести денег родителям и невесте, но парень отказался. От него мы узнали, что разбили головную часть отряда в сорок семь штыков при двух пулеметах. Паника заста-вила белых удрать в Севастополь вместо того, чтобы рас-потрошить нас из пулеметов. Миновав с отрядом Айтодорский район, мы спустились к кордону Херсонесского монастыря. Монахи недоумевали, откуда взялась такая сила, а мы просто ввели в заблу-ждение святых отцов. Одни и те же партизаны прошли по густой аллее несколько раз таким образом, что, ка-залось, будто нас не меньше четырехсот душ. Затем я вспомнил о приглашении золотопогонных рыбо-ловов в экономию Томиловых и решил соблюсти вежли-вость. Наши со всех сторон окружили постройки. А не-большая группа направилась по прямой хорошей аллее к главному дому. Навстречу нам шел лейтенант с женой. Поравнявшись с нами, он дружески спросил: — Много поймали? Он узнал меня и был не прочь поболтать. Но я спро-сили у него документы, выяснил, что его фамилия Бурлей, и потребовал его оружие. Бурлей возмутился. Потом я предложил парочке следовать за нами. По пути попалась встревоженная хозяйка. На мой вопрос, можно ли при-готовить солдатам обед, хозяйка прошипела: — Для господ офицеров можно, но для ваших солдат у меня нет продуктов. На террасе уже стояло под арестом несколько «отды-хающих» офицеров-рыболовов и три молокососа из кадет-ского корпуса. Я сел за стол; лейтенант смерил меня вызывающим взглядом и надменно протяжно проговорил: — Лейтенант, я сын адмирала Бурлея — я тоже лейте-нант. Что это за обращение, ваша фамилия? Я помедлил и так же протяжно начал: — Если вас интересует моя фамилия, я охотно сообщу ... (пауза, общее напряженное внимание). — Адъютант командующего Добровольческой армией генерала Май-Маевского — капитан Макаров, ныне коман-дир 2-го Повстанческого советского полка. Как вам это нравится, лейтенант? Я повернул голову к «рыболовам» и напомнил: — А для вас я являюсь Арзамасцевым! Бурлей стал белее полотна. Куда девалась его гордая осанка. Чуть не падая, дрожащим голосом, он прого-ворил: — Господин Макаров, разрешите сесть. — Я господ... — Товарищ,—попробовал было он заговорить, но я его перебил: — Какой ты мне товарищ?! Садись! Лейтенант, видимо, терял рассудок. Его жена упала к моим ногам. Я заставил ее встать, а хозяйку вторичино спросил, найдется ли что-нибудь для моих солдат? Через несколько минут стол был прекрасно сервирован и были поданы хорошие вина. — Братва, кроме караула, садись шамать, — позвал я своих. Из благородных офицеров мы превратились в настоящих партизан. Приборами никто не пользовался, ели руками, и перед едой каждый имел право выпить маленький ста-канчик вина. Когда смененный караул закончил трапезу, я обратился к лейтенанту и всем захваченным: — Прежде, всего, снимите погоны и форму: они нам крайне необходимы для работы. Вы проситесь к нам в отряд, но какое у нас будет к вам доверие? Ведь вы захвачены не неожиданно. Вы хорошо знаете, что мы пишем воззвания и предлагаем покидать ряды белых, на-значаем вам время перехода, но вы не переходите. Вы все ждете: авось выйдем на широкую московскую дорогу. Ваше счастье, что мы вас не расстреляем. Однако по-мните, что добровольно перешедшим в наши ряды гаран-тируем жизнь, а мерзавцев беспощадно расстреливаем и будем расстреливать. Передайте князю Туманову и барону, что мы постараемся с ними увидеться в лучших условиях. Жить вам в имениях с сего числа запрещаем. До скорого свидания. Камов дал распоряжение снять караул, а Гаузе подошел ко мне: — Товарищ командир, разрешите вести части. — Хорошо! — На ремень! Налево в лес, шагом марш, — скоман-довал Гаузе. На глазах многих остающихся офицеров блестели слезы. Мы нанесли чувствительный удар их офицерскому само-любию. Войдя в лес, мы долго смеялись над приключением. Не-которые партизаны предполагали, что эти офицеры, пере-жившие сегодня переходы от жизни к смерти, явятся хорошими агитаторами в деле разложения армии Вран-геля. Но, как после выяснилось, лейтенат Бурлей с другими офицерами на подводах «снялись с якоря» в Севастополь, где лейтенант с ужасом рассказывал везде и всюду о жут-ких моментах, пережитых им во время захвата имения краснозелеными. При этом, ради спасения поместья своих родственников, Бурлей старался преувеличить наши силы, дабы Врангель обратил внимание на повстанцев. Ночью, пройдя шоссе вблизи деревни Арнаутки, мы поднялись на вершину горы, чтобы перейти в район Байдарс.ких ворот. Южнее раскинулось широкое бурное Черное море с обрывистыми каменистыми берегами. Лес был не густой, местами вырубленный. Отряд расположился на отдых, а разведка пошла на Арнаутку за продуктами. Через час, запыхавшись, вернулся один из посланных и принес потрясающие вести: наши разведчики, кажется, захвачены; в ближайших деревнях множество войск. По всему шоссе идут крупные отряды. Стало ясно, что белые задумали проделать серьезную операцию. Вероятно, наш ночной переход был замечен белыми. Нас выдал собачий лай; несмотря на все предосторожности отряда, собаки почуяли приближение чужих и разбудили всю деревню. Боясь захвата врасплох, мы решили, с риском для жизни, немедленно перебраться в район деревни Алсы. Оставив лошадей на месте, с винтовками наизготовку, мы гусько- вым порядком, цепью двинулись по лесным тропинкам к шоссе. Впереди отряда шли самые боевые партизаны: Вольфсон, Яша Гордиенко, Черенков, Митя Комарский, Шарый, Гаузе, Баратков. В случае столкновения с белыми, на них возлагалась задача вызвать наибольшую панику среди бе-лых и тем дать возможность отряду перейти через шоссе. Военком Камов (Орлов), Васильев (Александровский) и я находились в разных местах отряда, подбадривая парти-зан. У шоссе слышен был сильный топот лошадей, громкие разговоры. Это двигалась кавалерия белых. Мы остано-вили движение отряда и притаились. Через полчаса наступил удобный момент проскочить шоссе. Нам это вполне удалось, и мы вступили в пределы Ал- сунского леса. Мы давали клички всем лесам. Два дня отряд питался исключительно водой и листьями. Выслали было разведку в Алсу, с целью получить от крестьян хлеб, но наши вернулись без хлеба, а два партизана влипли в плен, едва только переступили порог ближайшей избы. Наступил третий день голодовки! Камов с десятью пар-тизанами вызвался отправиться в поиски продуктов. При-шлось согласиться; изголодавшиеся переутомленные трех-дневным переходом люди, близость белых — все это дово-дило слабых чуть не до самоубийства. Но едва Камов про-шел около ста шагов, послышалась сильная ружейная и пулеметная стрельба и вскрики раненых. Пули сыпались градом, потом — минутное затишье... — Дроздовцы, вперед! Сильный шорох пронесся по всему лесу. Поняв, что нельзя задержать цепи белых, я крикнул: — Второй батгльон, принимай вправо по балке! А сам с партизанами бегом бросился на обрыв по Чер-ной речке. Лучше смерть в пропасти, чем попасть в лапы палачей. Все было как во сне. Помню скалы, жадную пропасть, в которую скользили по одиночке партизаны. Они перекатывались с одного места на другое, хватаясь руками за острые камни. Когда мы очутились в мелкой речке, от хорошего английского обмундирования остались одни тряпки, из рук и колен сочилась кровь. Мы с жад-ностью пили воду и обмывались. Я оглядел в свой цейсовский бинокль возвышенности: везде стояли войска. Медлить было некогда. Мы быстро поднялись по обрыву вверх, на противоположную сторону. Поддерживала на-дежда, что если нас не успеют заметить во время подъема, то мы сможем перебраться в другой район. Ну и подъем! Вместо мостов приходилось перекиды-вать винтовки с одной скалы на другую. Я поднимался в хвосте колонны; так мне было удобнее следить за дви-жением партизанов. Помню, Яша Гордиенко крикнул: — Товарищ Макаров, пригните голову к скале! Я взглянул вверх; в этот момент со свистом пролетел камень и сбил с меня фуражку. Затрудняла переход моя невеста, Мария Удянская. Обычно храбрая и выносливая, она терялась в горах. Ноги ее подкашивались. Никакая сила не могла заставить ее пере-прыгнуть со скалы на скалу. Я пригрозил ей наганом, но и это не помогло. Выручил Яша Гордиенко. Он как-то подхватил Марию за талию и перетянул через про-пасть. Поднявшись наверх, я с несколькими партизанами от-правился за продуктами на кордон Инкерманского мона-стыря. Нас встретило безлюдье. Только в сарае копо-шился старый монах. Он замахал на нас высохшими руками, как будто разгонял цыплят, и приговаривал: — Скорей, скорей уходите! Только-что была кавалерия. Забрали всех. Повезли с собой. Хлеба не оказалось. Пришлось удовольствоваться му-кой. Только-что мы разожгли на стоянке маленький костер, чтобы испечь пышки, как сигнальный рожок заиграл тре-вогу. Гаузе и Шарый, посланные в разведку, доложили, что Прибыла кавалерия в форме дроздовцев. Мы момен-тально снялись и побежали через небольшую полянку. Надолго запомнится мне это уютное местечко, граничащее с Айтодорским лесом, которое чуть не сделалось нашей могилой. На наше счастье, дроздовцы даже не предпола-гали нашего присутствия в этом районе, и мы благополучно достигли желанного леса. Здесь отряд почувствовал себя в безопасности, так как из этого района можно было пере-броситься куда угодно. Мы убили первого попавшегося бычка, не задумываясь над тем, кому он принадлежал. Поджарив мясо на палках, жадно ели его полусырым.
Dobrovolec: НАЧАЛО 3-ЕГО ПОВСТАНЧЕСКОГО ПОЛКА Отсидевшись несколько дней в пещерах Сюртажа, мы разбили отряд на группы и двинулись в Мангуши. Здесь оперировал отряд Николая Б. (Сергея Бабахана). А мы с Васильевым и Воробьевым построили небольшой шалаш на возвышенности под деревней Лаки и стали зондировать почву среди крестьян насчет восстания. Вскоре прибыли товарищи — Ваня Африканец, Матвей Егерев и другие. От крестьян было известно, что в операции под д. Алсу против нашего отряда, помимо всех гарнизонов города, участвовали части 2-й Дроздовской дивизии, снятые Врангелем с фронта. Врангель приказал во что бы ни стало доставить меня живым или мертвым, назначив крупную награду за мою голову. Вот почему я не доверился прибывшим и просил прислать ко мне товарищей, которых я знал в бытность мою в Мангушах. Разговор происходил с оружием в руках. Через несколько дней эти товарищи вернулись с теми, которых я знал. Николай Б. прислал записку: Федорова А. (Тоня). Слева направо: I. Бабахан С. (Николай Б.) II. Григорович (Катя).III.Ослов- ский. IV. Фальк. Васильев В (Васьковский), Хаевский, «Товарищ Макаров, узнав о вашей стоянке под деревней Лаки, командирую к вам товарищей и прошу прибыть ко мне для совместных оперативных действий. С коммунистическим приветом Николай Б.». Во время переговоров, в комнату вбежало несколько мальчишек с криком: — Товарищ Макаров, в деревню вступают пехота и кавалерия! Держа наган наготове, я иронически поблагодарил това-рища Васильева, прибывшего от Николая Б. — Благодарю вас за такую связь. При малейшей по-пытке я буду в вас стрелять! Мы с Александровским взобрались на гору. По деревне уже несся громкий разговор, ржание и топот коней и... свист «тю, тю», установленный мною в Севастопольском районе для отличия своих от белых. Связь, прибывшая от Бабахана, радостно бросилась в деревню. Я же долго прислушивался. «Тю-тю» переливалось в свежем воздухе. Я ответил троекратным «тю-тю-тю». И вслед за этим голос Яши Гордиенко кликнул: — Товарищ Макаров, свои! От Бабахана пришло семь конников и пятнадцать пехо-тинцев. В деревне Керменчик они расстреляли двух бело-гвардейцев и заехали в Лаки за мной. Мы сели на под-воды и через деревню Биясалы прибыли в расположение отряда Бабахана. Здесь мы встретили самый дружеский прием. — Очень рад вас видеть, товарищ Макаров,— сказал Бабахай:—я думал, судя по войскам, которые на вас бро-сал Врангель, что вы берете в плен полками, а у вас такой малочисленный отряд. Расскажите, как вам удалось навлечь на себя такие войска? Я рассказывал о похождениях отряда и знакомился с бабаханцами. В дни моего бегства из крепости, в районе Тавеля рабо-тали среди крестьян Черномазов Миша (Котляров), Мат-веев, В. В. и Зайцев. Они держали связь с Симферополь-ской организацией; в первых числах марта Симферополь командировал к ним Кудрявцева В. и Душанина Н., с пред-ложением организовать отряд краснозеленых. Подполь-щикам удалось разагитировать пятнадцать стражников деревни Тавеля. Вскоре отряд пополнился товарищами, присланными Симферопольской организацией, Лебедевым, Васькой «Махно», Бардаковым, Подушкой, Ратикьянц, Поз, Пантюшкой, Лукой Гоем, Шоминым Ильей и Звездочкиным Николаем, бежавшим из севастопольской тюрьмы. Еще несколько дней, и к отряду подошло трое новеньких: Ру-мын, Ивахнин и Серый (два последние оказались провока-торами). На всех этих людей была одна винтовка и ре-вольвер (стражников оставили работать в деревне). При-шлось организовать ряд налетов на солдат и офицеров. В отряде не было командира. Все вопросы решали сообща, держали связь с подпольной организацией, которая послала к ним товарища Гришу Фирсова. Снабжали отряд продук-тами крестьяне, через Котлярова и Матвеева. После Новороссийской трагедии обманутые казачьи части были переброшены Деникиным в Крым и расположены в районе Евпатории. Врангель всеми способами старался использовать воль-ных сынов Кубани, Терека и Дона. Он им обещал все блага, но они отлично видели, как генералы старались извлечь из белого движения свои вы-годы, на их глазах грабя народное достояние, набивая себе чемоданы. В особенности на казачьих частях отразился судебный процесс над генералами Сидориным и Кельчевским. С этих пор казаки потеряли веру в ставленника Дени-кина, своего атамана Африкана Богаевского, который находился в Евпатории и попрежнему устраивал оргии и мало уделял внимания казакам. Казачество, демократически настроенное, возбуждало ненависть к себе белого добровольческого командова-ния. Добровольцы в своей прессе обвиняли донцев и кубан-цев чуть ли не большевизме. Разложение среди казаков начинало принимать грандиозные размеры. Среди их частей открыто высказывались за примирение с большевиками. Врангель, учитывая их настроение, издал следующий приказ: ПРИКАЗ ПРАВИТЕЛЯ И ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО ВООРУЖЕННЫМИ СИЛАМИ НА ЮГЕ РОССИИ. Г. Севастополь 1/14 августа 1920 года. № 103. СЫНЫ ДОНА, КУБАНИ, ТЕРЕКА и АСТРАХАНИ. После тяжелых невзгод, оправившись и отдохнувши, вы вновь расправили орлиные крылья. Несите счастье и сво-боду родной земле. В братском единении, перед грозной опасностью я за-ключил с вашими атаманами и правительствами крепкий союз. Мы не положим оружия, пока не освободим от красного ига родную земяю, пока не спасем матушку Россию. Пусть живут вольности казачьи и мудрость казаков строить жизнь в родных краях. Минует лихолетие, освободится от красного ига весь русский народ и соберутся верные сыны родины строить ее счастье. Встретятся в Всероссийском народном собрании: казак, горец, горожанин и крестьянин, и их устами скажет рус-ский народ, какой быть новой России. Генерал Врангель. Но, несмотря на красивые слова главнокомандующего на юге России, брожение продолжалось. Всем было известно, что скрывается за фигурой Вран-геля и какой будет «хозяин». В местечке Саки, казачий полковник Пономарев снялся с отрядом в 32 чел. при 4 офицерах и ушел на южное побережье. Этот отряд, не имея при себе проводников, после долгих скитаний прибыл в район деревни Тавель, где случайно натолкнулся на расположенные там части краснозеленых. В то время, подпольная организация РКП(б) после больших провалов была слаба и не могла использовать прибывших казаков, а также учесть брожение среди ка-зачьих частей Еапаторийского района. Развертыванию нашей боевой работы мешало отсутствие средств. Налет на экономию Руссетова снабдил партизанов про-дуктами, табаком и посудой. Штаб краснозеленых прикомандировал к казакам для связи и революционной работы опытного товарища, Николая Звездочкина. Командиром отряда, составленного из бывших красно-армейцев, избрали Сергея Захарченко, а помощником его Гришу Фирсова. Новый отряд налетел на деревню Саблы, где находилось свыше двухсот казаков с пулеметами. Бой длился около двух часов. Со стороны краснозеленых тяжело ранили одного. Не желая отдаться в плен, партизан перерезал себе горло перочинным ножом. Подскочившие добровольцы пытались спасти героя, залив рану спиртом, но умирающий нашел в себе силы прохрипеть: — Вы то меня ничего не добьетесь, поздно! Его не стало. У белых был убит один казак, ранено несколько солдат и крестьянка. После этого боя, отряд, отдохнув несколько дней в ла-герях, нагрянул в экономию Давыдова, недалеко от Альмы, где удалось обезоружить тридцать солдат. Трофеи: об-мундирование, винтовки, пять тысяч патронов и продо-вольствие. На обратном пути, в деревне Бодрак, захвачен офицер из контр-разведки и отправлен «для связи к Колчаку». По возвращении отряда в лес возникли разногласия: одна часть, наиболее сознательная, желала продолжать революционную работу, другая, с бандитским уклоном, предлагала заниматься грабежами и налетами с корыстной целью. Первая группа, с Фирсовым, Подушкиным, Душа- ниным, Африканцем, Кудрявцевым, Бардаковым, Киселевым, Пантюшкой и Бродским во главе, направилась в тавельский район. Здесь товарищи встретились с тов. Бабаханом. Тт. Бабахан, Фальк, Курган, Васильев (Васьковский) при-были в лес после Коктебельского съезда, проваленного Акимом Ахтырским. В городах временно невозможно было вести продуктивную подпольную работу. И т. Бабахан, секретарь ОК и предревкома, принялся за организацию повстанческих отрядов; им было выпущено много воззва-ний к войскам и населению, и леса Крыма объявлены на военном положении. Отряду полковника Пономарева не посчастливилось. Без продуктов, без средств, казаки голодали девять дней, не получая директив от Ревкома! Поднялся ропот. — Повидимому, нам не доверяют, — жаловался полков-ник:— а мы, изнуренные голодом, не можем проявить себя. Наибольшая часть с Пономаревым во главе сдалась врангелевцам, а остальные казаки со Звездочкиным от-правились в Тавельский район, где и соединились с на-шими. Незадолго до встречи с нами, отряд побывал в жестокой схватке с белыми в деревне Тавель и, после ряда налетов в поисках обмундирования, оружия и продовольствия, встал на отдых. Отряд страдал обычными партизанскими неду-гами: выборным началом, самовольными налетами, отсут-ствием дисциплины, отчетности и азартными играми. Очередная мобилизация у Врангеля отовсюду собирала под повстанческий флаг десятки людей. Необходимо было ввести строгую воинскую дисциплину. По моему предложению, Ревком устроил организацион-ное совещание. В одной из балок собрались все члены РКП: Бабахан, Тоня Федорова, Киселев, Катя Григорович, Фальк, Шевченко, Александровский, Африканец и Фирсов. Я внес предложение ввести воинскую дисциплину и, главное, отменить выборное начало. Мы разработали приказ о пе-реименовании отряда в 3-й Повстанческий полк и о стро-гих взысканиях за различные проступки и преступления, вплоть до смертной казни. Делая это, мы всецело опирались на партячейку отряда, которая насчитывала в то время до 20 коммунаров. Эта ячейка служила главной опорой в реорганизации разношерстных боевых партизан. В дальнейшем партячейка при 3-м Повстанческом Симфе-ропольском полку состояла из 39 человек. Под руководством подпольного областного комитета РКП(б) партячейка ставила своей главной задачей воспи-тание беспартийных партизан. Коммунистическое влияние имело большое значение для поднятия политического уровня. Часто происходили собрания всех партизан, где высту-пали тт. Тоня Федорова [секретарь ОКРКП(б)], Васильев (секретарь партячейки), Африканец-Валиков (военком полка), Кулиш, Киселев, Горшенин и др. Красным партизанам разъясняли цели нашей борьбы и развертывающиеся политические события. Все собрания кончались дружным пением Интернацио-нала.
полная версия страницы